Поздно вечером на горизонте заколыхались голубые лучи. С каждым часом они становились ярче. Мы встали у борта и с волнением смотрели вперёд.

Перед нами была Центральная Америка! Панама!

Лица от неонового зарева стали у нас бледно-голубыми. Огни в городе мерцали, отражались в воде, и над видневшимися уже тропическими зарослями фосфорились звёзды и горела луна. Всё было настолько необычно и таинственно, что не хотелось идти спать. Когда ещё увидишь такое!

Спал я, мне кажется, совсем немного и прогнулся от крика и шума. Едва выбежав на палубу, я увидел стаи клювастых птиц. Они ныряли в розовую воду, а вынырнув, кричали и трясли головой, заглатывая рыбу. Под клювами у них раздувались большие влажные мешки.

Я сразу узнал их, хотя никогда и не видел: пеликаны! Они летали от берега к заливу, туда и обратно, проносясь под большим мостом. А мост, колоссальный, железный, протянулся от берега к берегу, и за ним буйствовал пальмовый лес. Сквозь лес проталкивалось солнце. Оно только что ушло из Атлантического океана и теперь по каналу пробиралось в Тихий.

Здесь самое узкое место между двумя Америками — Северной и Южной. Вот и прорыли канал, чтобы не обходить вокруг громадного материка.

Я так засмотрелся на всё это, что не заметил, как сзади подошёл Рослый. Под мышкой у него были флаги — наш и американский.

— Любуешься? — сказал он и положил мне руку на плечо. — А капитан сказал, к нам высадится американская команда.

— Зачем? — удивился я.

— Будут охранять нас, чтобы мы с тобой не напали на Соединённые Штаты!

Он подошёл к мачте, и через минуту флаги зашелестели на штоке. Американский выше. В знак уважения. Такой закон.

Скоро по заливу потянулись к нам два катера. По воде катились от них алые ровные волны и разлетались пеликаны.

На ближнем катере были солдаты. Едва катер прижался к правому борту, солдаты один за другим стали прыгать к нам на трап. Ловко так, с носочка на носок! У всех пилотки набок, все в жёлтых костюмах, ну прямо спелые бананчики! А брюки отутюжены — кажется, так и режут воздух. Сверкают чёрные туфли. Руки загорелые. Молодцы парни!

Только вот странно — ни один не поздоровался!

Солдаты поднялись на палубу и выстроились на корме. Раз, два, три, четыре… двадцать человек. И все, как один. Двадцать носов вверх. Двадцать дубинок слева. Двадцать пистолетов в кобуре справа. Капрал развернул длинный список, прочитал какой-то приказ и развёл солдат по постам. Будто взял пароход под стражу. Опечатали радиостанцию, в машинном поставили часового. Даже у капитана на мостике караул стоит!

Скоро и второй катер подошёл к нам. С него на судно поднимались смуглые панамские швартовщики в жёлтых робах. У каждого на куртке квадратная нашивка со штампом: «Кампания Панамского канала». Панамцы бежали по трапу и кричали:

— Салюд, совьетико!

А один похлопал меня по спине и спрашивает по-русски:

— Как дела, помаленьку?

Весело стало на палубе. Панамцы на солдат внимания не обращают, курят сигары, рассматривают нас, пританцовывают, напевают. Дела ждут.

Наш пароход двинулся к каналу. Заколыхалась вокруг алая вода. Навстречу нам понеслись лодки и глиссеры с людьми в синих, жёлтых и зелёных купальниках. На воде вдоль берегов закачались гнёзда из тонких палочек. В гнёздах захлопали розовыми крыльями самые настоящие фламинго. Посмотреть бы на всё это поближе!

Пароход между тем шёл под громадный высокий мост. Но наши мачты казались нам ещё выше!

— Прячь головы, братцы! — закричал Рослый и пригнулся.

— Наверное, раздвижной, — сказал кто-то и на всякий случай втянул голову в плечи.

Когда мы подошли ближе, стало видно, что мост высоко над мачтами. Пароход нырнул под него, и вдруг вверху что-то загрохотало. Мы вскинули головы. Это высоко-высоко над нами пронёсся автомобиль из Южной Америки в Северную. За ним второй.

Через минуту мост остался за спиной. И мы пошли по каналу между двумя берегами.

С обеих сторон шлюза по рельсам подкатились к нам маленькие тепловозики, одинаковые и аккуратненькие, как игрушки. Панамцы тотчас притушили сигары, сунули их в карманы, забегали по палубе, подавая на берег тросы. Негры на берегу ловко подхватили концы, прикрепили их к тепловозам, и те, как два коня в упряжке, быстро потянули нас вперёд по каналу. Из Тихого океана в Атлантический.

Рослый любил заниматься лепкой. В каюте на столе у него лежала коробка с пластилином. Что, бывало, ни приметит интересное, сразу к коробке бросается. Увидели мы днём черепаху — вечером у него в каюте такая же, только пластилиновая, с тумбочки глазки на нас таращит. А рядом другие фигурки — чёрный дельфин, зелёная акула.

Пока шли каналом, Рослый времени не терял — балагурил со швартовщиками и внимательно так присматривался к солдатам. Видно, запомнить старался, кто как выглядит. Обошёл капрала несколько раз, осмотрел его иронически, словно прицеливался. Потом вдруг щёлкнул пальцами и нырнул в коридор. Капрал подозрительно покосился вслед. Мы тоже переглянулись: что это он задумал?

Вернулся Рослый с коробкой пластилина в руках. Уселся на брус, а мы расположились вокруг. Подошли и панамцы. Даже солдаты приглядываться стали.

Рослый достал из коробки жёлтый брусок пластилина, но, подумав, положил его на место. Вытащил коричневый, поманил пальцем одного из панамцев, весёлого такого толстяка, присмотрелся к нему и стал мять пластилин.

Вот показалась голова. Все посмотрели на пластилин, потом на толстяка: похоже! Вот появилось туловище, вот крепкие рабочие руки, а в правой руке молоток. Через минуту на голове у человека закрасовалось широкое сомбреро, а в углу рта — маленькая сигара. Рослый поднял фигурку и показал её всем.