окно и рассказывать анекдоты. Победил шум. Телезрители врубили на полную громкость, а анекдотчики орали так, что из-за стены постучали соседи. Только тогда шум немного утих: перспектива появления здесь взрослых никого не устраивала.

Гена изо всех сил старался не смотреть на Анюту, но у него ничего не получалось. Она сегодня была настоящей принцессой в своем белом платье. А еще она что-то сделала с волосами и накрасила губы. От этого она казалась гораздо старше и еще красивее. Генка почувствовал, что ему больно смотреть на Аню. Но ничего не мог с собой поделать. А она играла роль королевы вечера, и делала это с блеском. Иначе как 'Ваше величество' к ней никто и не обращался. Она в ответ говорила, что она всего лишь знатная дама, миледи, и королевский сан ей не светит никогда. Но придворные думали иначе.

Потом Гена почувствовал, что кто-то осторожно взял его рукой за затылок. Он оглянулся, но сзади никого не было. Музыка из телевизора зазвучала громче, а шум голосов показался просто оглушительным. Тогда Гена налил себе еще вина и выпил его, чтобы прогнать неприятное ощущение. Ему показалось, что пол под ногами превратился в палубу и слегка покачнулся. С Серегой, судя по всему, происходило то же самое.

Вдруг Анюта встала с таким видом, будто вдруг вспомнила о каком-то пустяке. Она лениво подошла к полке с пластинками, порылась среди 'Веселых ребят', 'Песняров' и прочих 'Самоцветов' и вытащила на свет божий нечто такое, от чего у всех присутствующих глаза полезли на лоб. Это была пластинка группы 'Бони М', да не советская (!) а настоящая, где все было написано на английском и на обложке три совершенно голых негритянки валялись у подножия курчавого, поджарого негра. Кроме цепей, на них не было ничего.

Никто из присутствующих сроду не видел ничего подобного. Джинсы Рошфора, которые произвели фурор в начале вечера, были забыты навсегда. Единственный концерт 'Бони М' в Москве показывался по телевизору на Пасху, вместе с премьерой 'Здравствуйте, я ваша тетя', чтобы никто не пошел в церковь. Советская лицензионная пластинка этой группы стоила столько, сколько студент-отличник получал за месяц. А такая, 'родная' пластинка стоила столько, сколько получал за месяц инженер. Пока все, затаив дыхание, таращились на чудо, Анюта спокойно прошла к телевизору и выключила звук. И вскоре онемевший было Леонтьев вдруг заголосил нахальным девичьим голосом:

- ...FREEZE! I'm Ma Baker - put your hands in the air, gimme all your money!

- Потанцуем, - лениво произнесло Их величество, обращаясь к своей подруге и верной тени Ленке, по иронии судьбы получившей в игре титул королевы Анны Австрийской. - Нет проблем! - Ленка легко вскочила на ноги, и девчонки встали рядом. Потом они лихо толкнулись попками и начали прилежно выписывать фигуры совершенно незнакомого танца. - Ma, ma, ma, ma, ma Baker... - Диско! - важно пояснил Колька-Рошфор.

Генка поймал себя на том, что сидит с открытым ртом. Девчонки плясали действительно здорово, хотя немножко слишком прилежно. Никто не решался повторить их движения. Все стояли вокруг, даже те, кто раньше не отрывался от телевизора. Генка смотрел на Анюту во все глаза. Платье на ней развевалось, по виску бежала капля пота, на щеках полыхал румянец. Как будто электрический ток пробил Генку насквозь, он почувствовал, что еще немного - и он заорет во весь голос. Чтобы этого не случилось, он дрожащей рукой налил себе еще вина и выпил бокал одним глотком. Краем глаза заметил, что Серега повторил его подвиг.

Следующую песню отплясывали уже все. Кто то переваливался с боку на бок, кто-то пытался повторить движения Анюты и Ленки. Но никто не сидел на месте. Такая это была музыка. Генка танцевал рядом с Анютой, и каждое ее случайное прикосновение било его током. Ощущение крыльев за спиной было таким сильным, что он боялся задеть ими кого-нибудь из танцующих сзади.

В комнате стало жарко и шумно. Все старались перекричать друг друга, хохотали над неуклюжим Рошфором, подбегали к столу за вином и едой...

А Генка летел и летел вверх, вместе с музыкой, то и дело касаясь Анюты. Когда музыка неожиданно кончилась, он едва не упал на пол...

А Анюта, тяжело дыша, подошла к проигрывателю и вытащила новую пластинку. Все затаили дыхание, но на этот раз она вытащила обычную Пугачеву. Она аккуратно (еще бы!) убрала 'Бони М' в конверт и поставила на вертушку 'Зеркало души'.

- Арлекино давай! - заорал Рошфор. - Нет, лучше 'Даром преподаватели...'!

Аня улыбнулась и молча опустила иглу на диск.

- ...Я несла свою беду по весеннему, по льду...

Волшебный голос полился Генке прямо в его распахнутую настежь душу. Неожиданно он почувствовал на своей щеке каплю и увидел, как Серега смотрит на него с удивлением. Тогда Генка понял, что сейчас заплачет. Хуже того. Что он уже ревет в три ручья. Он вскочил с места и, спотыкаясь о собственную истерику, выбежал в соседнюю комнату. Там он повалился на диван и в полной сумятице чувств закрыл лицо руками. Музыку было слышно и отсюда.

- А беда день ото дня ищет по свету меня...

'Приди', думал Генка, 'Приди прямо сейчас, жаркая после танцев, с огромными глазами. Я возьму тебя за руку, и мы будем сидеть здесь, в темноте, и молчать, и слушать музыку... И я буду думать о том, что люблю тебя, люблю больше всех на свете...'

Но никто не шел. И шум в комнате почему-то стих.

Тогда Генка тихо поднялся и заглянул через приоткрытую дверь. Ребята танцевали, держась за руки и почти обнимаясь друг с другом. Его глаза сами собой отыскали Анюту, и сердце зашлось в немом крике. Аня танцевала с Серегой, положив руки ему на плечи. Его пальцы лежали у нее на талии. Серега что-то говорил, улыбаясь, а Анюта с задумчивым видом кивала головой. Тут светлая грусть сменилась в Генкиной душе чернильной тоской, и он почти упал обратно на диван. Он ревел, как ребенок, давясь собственным криком. Так плохо ему не было еще никогда в жизни...

Он не помнил, сколько времени пролежал так - без движения и почти ни о чем не думая. Иногда ему казалось, что время остановилось вовсе, потому что идти вперед ему было просто незачем. А потом голос Ани сказал в темноте, где-то около двери:

- Ты чего, Ген?

Жизнь и время снова помчались вперед, будто хотели наверстать упущенное. Генка вскочил с места и тут же сел обратно. Он не знал, что говорить и делать. В дверном проеме стоял четкий, будто вырезанный из листа темноты, силуэт Анюты.

- Ген! - повторила она шепотом, - ты чего? - Я... - Что? - Я... - Да что, дурачок?

Это было сказано так, что Генка заплакал снова. Он давился пьяными слезами и очень старался, чтобы Аня этого не заметила. Музыка, рожденная осенью, снова зазвучала в его ушах. Голос Пугачевой ушел в ватную тишину, которую Анина мелодия сплела вокруг себя.

- Ты ничего не слышишь? - спросил он очень тихо. - Слышу, - ответила Аня еще тише. - Это музыка... - Да, - шепнула она. - Это музыка не с пластинки... - Да... Я понимаю... Я слышу...

Генка встал с дивана и подошел к девочке очень близко.

- Я хочу танцевать с тобой под эту музыку... - Я хочу танцевать с тобой... - эхом отозвалась Аня.

Гена почувствовал, что ее пальцы, как бабочки, опустились на его плечи. Он тоже тихонько прикоснулся к Аниному платью. Все его силы уходили на то, чтобы не упасть от избытка чувств.

И они закружились под музыку, которая играла только для двоих...

- Ребят, вы чего тут делаете? - раздался бодрый голос.

Они отпрянули друг от друга, будто их поймали за чем-то преступным. В двери, нашаривая выключатель, стояла толстушка Констанция. Генка отвернулся, пряча лицо.

- Я воще то спать пришла, - зевнув, сказала Иннка. - Поздно уже. Где у тебя тут можно привалиться? - Да где хочешь, - бодро отозвалась Анюта. Роль ночной феи слетела с нее, как пыль с комода. Она снова была королевой вечера. Она повела рукой в сторону дивана, - Спи здесь. Места всем хватит. А я лично вообще спать не собираюсь. - Ну, ладно. - Иннка тяжело плюхнулась на диван, не раздеваясь. Разбудите, когда 'Мелодии и ритмы зарубежной эстрады' начнутся. - Нет проблем, - бодро сказала Анюта, выходя из комнаты. - Эй! Свет-то потушите обратно!

И свет погас...

* * * Из темноты Гена вынырнул обратно в купе. Михална деловито смотрела на него.

- Ты чего, Генка? Голова? Сердце? Что-то с лицом у тебя не того. - Все нормально, Михална. Будь здорова!

И он залпом махнул свою рюмку.

- Женат? - Михална стрельнула бусинами. Сначала - на Катю, потом - на Гену. - А как сама думаешь, Михална? - Непохож. - Непохож? - Непохож. Один живешь, сталбыть? - Когда как. А что, Михална, в невесты набиваешься? - А то! - Тетка подбоченилась и поглядела на Гену с пудовым кокетством. Только мелковат ты для меня. - Ничего. Зато работящий. - Это ты-то работящий? Ты на руки свои погляди? Такими только водку наливать... Опять же, выпиваешь. - Есть грех. - Но это грех невеликий. Все пьют. И куришь, поди. - Точно. - Непутевый... - Отчего ж непутевый, Михална? - обиделся Гена. - Многие иначе думают. - А ты мне многих не призывай, у меня свои глаза есть. - И что же они видят, твои глаза? - Ничего хорошего, сынок. А был женат-то? Дети есть? - Нет пока. - Это хорошо. Ты, слышь, Геннадий. - Михална с трудом пододвинулась к Гене поближе, будто решила на ухо сказать что-то очень важное. - Девка у меня. Золотые руки, хозяюшка. Вся в мать...

Гена представил себе Михалну на двадцать лет моложе и улыбнулся.

- Так таки и вся? - Ну, постройнее, конечно. Коса - до пояса. Давай познакомлю. Истомилась она в деревне жить. Хочет в город. А ты, я погляжу, городской человек. Тебе как раз такая и нужна, чтобы все хозяйство на себя принять и мужа от забот избавить. Вот, гляди. - Михална достала из сумки пакет с пирожками. - Ее работа. Попробуй. - Да я сыт, спасибо. - Спасибом сыт не будешь. Пробуй, говорю. - Ну, тогда давайте и нальем, что