лона,чьи силы высочайших благ полны;мы призваны затем, чтоб без уронадоставить благо это в мир слепой,не знающий порядка и закона.И каждая, воспламенясь тобой,душою влюблена в твои услады(а Цитерея – светоч для любой),И ты нас не лишай своей награды,и мысли добронравные нам внуши,и разума открой благие клады,и скольким же возлюбленным – реши —мы дать могли б любви взаимной сладость,сумей они коснуться струн души;в груди своей ты ликов наших младостьзапечатлей и ощути до днаих вечную пленительность и радость;и в них ты силу обретешь сполнаперебороть любовные напасти,и твердость будет в том тебе дана.И той любовью – коль постыдной страстине покоришься – вечно будешь пьян,с годами множа меру пылкой сласти,тебя минует всяческий обман(житейской суеты обременитель),тебе же уготовивший капкан.Однако нам пора в свою обитель,вот-вот сюда придет ночная тень;но мы вернемся, если вседержительопять вернет на землю божий день;и лицезреть тебе позволим сновасебя – очам желанную мишень.Хоть мы под сень уйдем ночного крова,однако же не разлучим сердец —и в том союза нашего основа;и ты дождись, когда мы наконец,к тебе благоволя, тебя доставимтуда, где всякой радости венец,где будешь ты пред божьим ликом славим. Украшенный, Амето с радостной душой слушал пение нимф и постигал куда больше, чем прежде, слухом внимая пению, а сердцем погрузившись в отрадные мысли. Он сравнивал свою прежнюю простую жизнь с нынешней и со смехом вспоминал, каким был; как праздно растрачивал время в охоте среди дриад и фавнов, как испугался собак, потом посмеялся над пылким своим желанием узнать, что такое хвалимая всеми любовь; и ясным умом проник в истинный смысл той первой песни, что услыхал от Лии. Ощутил, какая великая польза сердцу в тех пастушеских песнях, которые прежде только тешили его слух. По-иному он увидел и нимф, которые прежде радовали ему зренье больше, чем душу, а теперь душу больше, чем зренье; понял, какие храмы и каких богинь они воспевали и о чем были их речи; а припомнив все это, немало устыдился сладостных мыслей, обуревавших его, покуда текла их повесть; он понял и какими были те юноши, которых они любили, и какими стали благодаря любви. Только теперь он должным образом разглядел одежды и нравы нимф. Но больше всего возрадовало его то, что они открыли ему на все это глаза и позволили увидеть святую богиню, узнать Лию и в новом убранстве обрести способность любить стольких прекрасных и стать достойным их любви: из дикого зверя они обратили его в человека. От всех этих мыслей он почувствовал столь несравненную радость, что, любуясь то одной, то другой нимфой, едва они кончили песнь, сам запел:
О триединый свет единосущный,земли и неба разум и оплот,дарящий нам любовь и хлеб насущный,дающий звездам сообразный ход,а государю их – круговращенье:заход к ночи, а поутру восход,горячее прими благодаренье, —тебя и милых нимф боготворюи посвящаю вам души горенье.Я пылко так за то благодарю,что ты пришел, не погнушавшись мною,и я тебя, непосвященный, зрю,что, пренебрегши мерзостью земною,явил мне волю в надлежащий срок,грозящую мирскому злу войною;пускай туман мне душу заволок,пускай сиял ты в дальнем эмпирее,но Мопса прорекла мне твой урок.Эмилия затем, чтоб я быстреепришел в святому лику твоему,держала речь, подъемля меч Астреи.И много помогла еще томута, что хвалила доблести Помоны,и я к прозренью ближе потому;затем преподала твои законымне Акримония, и я обрел,тебя познав, мирской тщете заслоны.И Агапеи пламенный глаголменя сподобил огненного света,и я узрел, пылая, твой престол.А та, что всех прелестнее – Фьяметта —велела мне, тобой вдохновлена,во всех делах в тебе искать совета.Со мною схожа, ласкова, ясна,мне Лия указала смысл подспудный —и я в него уверовал сполна.И ты, всевиденьем и силой чудный,направь мой ум с собою заодно,чтоб среди лучших был я к вехе судной;да будет навсегда утвержденов моей душе твое святое имя,и пусть в веках прославится оно.Такая ж слава да пребудет с ними,которых за любовь и добротупревознесу я песнями своими.И коль необходимым я сочтупотомкам песни жаркие оставитьи юных нимф прославить красоту,ты сделай так, чтоб злоба строк ославитьне смела бы, не переврал бы лжеци чтоб невежда не дерзнул исправить(переплети их в шелк или багрец,дабы – красиво скатанные в свитки —в чужой стране их не разъял глупец),не дай в них женкам завернуть пожитки,которые на грош приобретут,полученный за проданные нитки,пусть на припарки их не раздерутцелители, не знающие дела,не тем здоровье хворому вернут,не допусти, чтоб зло и закоснелобыла твоя краса искажена,когда перекроят их неумело.И если жизнь им злая суждена,то лучше пусть избегнут горькой доли,в веселые попавши пламена.Вручаю их твоей небесной воле,душа пылает – но кончаю речь;от милых донн бреду к своей юдоли,дабы желать и жаждать новых встреч. Умолк Амето; потянулись по домам со своими овечками пастухи, резвые птицы укрылись на ночь в густых ветвях, уступив место нетопырям, рассекающим туманный вечерний воздух; не слышно было цикад, но пронзительно верещали кузнечики из трещин сухой земли, уже виднелся Геспер[238] в теплых лучах закатного Феба, и вслед за ним возжелал покоя ленивый Зефир. Посвежело, и нимфы, подхватив одежды, венки, луки и стрелы, любезно простились с Амето и отправились по домам. А он, навеки запечатлев в груди их облик, все узнанное твердил про себя и сетовал на скорую разлуку, но, в надежде на новую встречу, радостный расстался с ними и вернулся домой, пылая любовью.
Среди весенней пышности и пыла,в лугах благоуханных и густых,в тенистой сени явлено мне былоувидеть нимф прелестных и младыхи слушать песни дивные украдкойи про любовь, и про любимых их.И трепетно внимая речи сладкойи нежным херувимским голосам,звучащим слуху нашему загадкой,и восхитительным дивясь глазам,сиявшим столь же дивно и лучисто,как звезды с поднебесья до утрам,я ощутил, что запылал пречистоАмур в груди взволнованной моей(его доселе я не знал почти что);неудержимый в дерзости своей,он душу мне наполнил красотою,и песнями, и музыкой речей,и тотчас я охвачен был мечтою,стремительным волнением в кровии нежностью сладчайшей и святою.И вот, для новой возродясь любви,которая раздула жар дремавший,годами ждавший – только растрави, —
