— Ты ведь можешь спрятать его в подвале, иди-ка лучше туда. Тут, пожалуй, будет только хуже.

— Ты совершенно не похожа на свою мать! — воскликнула Хельга.

— Нет! Не похожа! Ты изучила ее досконально, ты должна это знать.

— Ну хватит! — высказалась Юнна. — Положите альбом под матрац и держитесь спокойно.

Обстрел продолжался до самого вечера; потом все стихло. Мари вышла с банкой краски и обвела белыми кругами все места падения снарядов.

— Можно будет показать, — объяснила она. — Это впечатляет.

— Кого?

— Ну например, маленьких мальчишек в Вике[25]…

— Мари, ты не особенно любезна сегодня.

— Ну да. Я знаю.

— Ты не можешь держаться ровно?

— У нее нет никакого права собственности.

— Ну конечно, — сказала Юнна, — самое худшее, вообще-то говоря, это то, что эти ранние картины не воздают должного твоей маме. Мягко говоря.

Так проходила эта неделя, как нельзя лучше. По ночам Вооруженные силы тренировались, заставляя свет большого прожектора прочесывать местность над морем; клинически холодный свет исчезал и снова возвращался, проникал в окно домика, и никакие занавеси не могли удержать его снаружи.

Хельга плакала.

— Мари, тебе надо перебраться в дом, — посоветовала Юнна. — Так будет лучше для нее.

— А ты не можешь?

— Нет, я останусь в палатке с кошкой. Тебе придется об этом позаботиться, хотя бы один раз.

Мари перетащила свой матрац в дом и легла лицом к стене, чтобы заснуть.

Наступила последняя ночь воинских учений, и как раз в ту же ночь разразилась гроза с ливнями и сильными порывами ветра, которые обычно сопровождают гром. Хельга выскочила из кровати, встряхнув за плечо, разбудила Мари и закричала:

— Они стреляют прямо в нас! Нам нужно спуститься в подвал?!

— Нет, нет, они не стреляют, это гроза. Господь на небе устроил продолжение… Ложись спать!

Мари зажгла лампу и увидела, что на этот раз Хельга испугана всерьез, никогда в жизни не видела она объятого таким ужасом лица. Гроза была прямо над ними, молнии и раскаты грома появлялись одновременно, а голубой свет прожектора тонул в беспощадных багровых отсветах бури. Это было фантастически!

— Они не стреляют! — повторила Мари. — Это всего лишь гроза. Ложись!

— Шаровые молнии! — воскликнула Хельга. — Они проникают в дом и надвигаются на человека, они находят его, они подкрадываются прямо к нему!

Мари, обхватив Хельгу за плечи, потрясла ее.

— Тихо! — сказала она. — Тихо! Ложись спать! Посмотри, что я делаю. Я закрываю вьюшку! Теперь они не проникнут в дом. Посмотри сюда: надень резиновые сапоги. Тогда ты будешь в полной безопасности! В абсолютной!

Хельга натянула на ноги резиновые сапоги.

— А теперь, теперь я объясню тебе, что гроза — очень простой феномен… Все дело тут в…

И внезапно Мари не смогла вспомнить, как именно ее мама однажды оправдала грозу, и та сделалась само собой разумеющейся. Мари пришлось пролепетать нечто совершенно неопределенное о восходящих потоках воздуха…

Молния сверкнула разом во всех четырех окнах, и тут же раздался оглушительный раскат грома. Хельга ринулась в объятия Мари и что было сил вцепилась в нее.

— Да, — твердила она, — восходящие, не правда ли, и нисходящие потоки воздуха… А что дальше? Объясни мне!

— Электричество, — прошептала Мари, — это совершенно просто — электричество, и только…

Теперь гроза, как водится, двинулась дальше к северу. Когда начинается гроза, всем известно: она приходит с юга и направляется на север. Все дальше и дальше удаляется прочь, пока уже едва слышна, а потом только дождь…

У Мари затекли руки из-за того, что она держала Хельгу. Лампа начала коптить. Мари сказала:

— Опасность позади. Теперь ты можешь лечь, говорю тебе, дружок, никакая опасность больше не грозит…

Прошел добрый час, прежде чем Мари поняла, что Хельга уснула.

Наутро море раскинулось во всем своем блеске, а весь остров, чисто вымытый, зазеленел после ночного дождя. Явилась кошка и замяукала, требуя еды.

Они поплыли на материк вместе с Хельгой, закинув две сети по дороге.

Как раз перед тем, как автобусу отойти, Хельга повернулась к Мари и сказала:

— Одно ты, во всяком случае, должна признать: ты не очень-то много знаешь о том, что такое гроза.

— Да! — согласилась Мари. — Но я попытаюсь узнать! По дороге домой они вытащили сети; убогая плотва и маленький подкаменщик[26], которых тут же бросили обратно в воду — пусть себе плывут дальше!

Кошка сидела в ожидании на берегу.

— Как тихо стало, — сказала Юнна. — Как ты думаешь, ведь эта гроза была просто замечательно прекрасна?

— Чрезвычайно прекрасна, — ответила Мари. — Лучшая из тех, что у нас были.

Они оказались в самом центре фарватера[27], когда над ними встал туман, холодный и желтоватый, он подошел с моря, и подошел быстро. Юнна еще порулила дальше, но тут же выключила мотор.

— Никакого смысла Мы не попадем на остров и причалим где-нибудь в Ревеле[28].

Ничто не бывает столь бесконечно тихим, как ожидание на море в тумане. Ты прислушиваешься к ходу больших морских судов — они могут внезапно появиться, а ты даже не услышишь вовремя шум воды, рассекаемой изогнутыми боками, чтобы включить мотор, посторониться и спастись, — почему они не гудят?..

«Надо было взять с собой компас, — думала Юнна, — море совершенно спокойно, никакого ветра нет. Никакого колокола, никакого времени, абсолютно ясно. Я не слышу даже, какая погода… А ко всему прочему, она сидит теперь тут и мерзнет!»

— Возьми весла и погреби немного, согреешься!

Мари вытащила весла из уключин. Вид у Мари с ее тонкой пугливой шеей и спутанными прядями волос надо лбом был плачевным.

— Ты слишком сильно работаешь правым веслом, ты ходишь кругами. Хотя, быть может, это и хорошо.

— Юнна, — спросила Мари, — у тебя там есть хрустящие хлебцы?

— Нет, у меня их нет.

— Моя мама… — начала было Мари.

— Знаю, знаю, у твоей мамы всегда были с собой в запасе хрустящие хлебцы, когда вы собирались выйти в море. Но сейчас у меня, представь себе, никаких хрустящих хлебцев нет.

— Почему ты сердишься? — спросила Мари.

— Я не сержусь, зачем мне сердиться!