Она с трудом сглотнула. Его тревога принесла боль вместо удовольствия. Надо же быть такой дурой — влюбиться в человека настолько для нее недостижимого! Что, кроме графа Рамиро Висенте Мигела де Каштру, и полюбить некого? Она посмеялась бы над своей глупостью, если бы не эта тяжесть на сердце и боль за других, и за себя. Элинор редко плакала, но теперь почувствовала, что вот-вот польются слезы. Может быть, ей следует извиниться и выйти из-за стола, чтобы не выглядеть смешной и не смущать графа.

— Если я сегодня бледна, — сказала она наконец, — это потому, что, как я сказала, мне плохо спалось.

— Я так и подумал, — напомнил он довольно властным тоном. — Хотите поговорить?

— Нет… то есть… — Она замолчала и заметила, что в его глазах вспыхнуло упрямство. Ее охватила паника. Было очевидно, что он решил заставить ее говорить.

— Да, Элинор, — мягко подсказал он, — то есть?..

Она умоляюще посмотрела на него.

— Почему вы задаете все эти вопросы? — дрожащим голосом спросила она, совершенно забыв, что говорит с работодателем-аристократом. Сейчас он казался ей обычным человеком. — Мои… мои мысли — это мое личное дело. — У нее выступили слезы на глазах, и она быстро замигала.

Дон Мигел пристально смотрел на девушку. Он задумался. Элинор знала, что граф понимает ее печаль. Интересно, перестанет ли он задавать ей эти страшные вопросы. Ее умоляющий взгляд на него не подействовал. Ей вскоре пришлось убедиться. Дон Мигел сказал тихо, но с надменной непреклонностью, дав понять, что сопротивляться бесполезно:

— Я спросил, не хотите ли вы поговорить со мной о том, что вас тревожит. Ешьте завтрак, — приказал он, указывая на грейпфрут в хрустальном стакане, к которому она не притронулась. — Вы можете говорить и есть одновременно.

Она машинально покачала головой, все еще охваченная паникой.

— Дон Мигел… — Начала она, но он тут же ее перебил:

— Я убежден, что все это касается меня. Иначе не стал бы настаивать. — Он заметил, как она вздрогнула, нервно покраснела, и едва заметным кивком дал понять, что имеет представление о теме ее разговора с Санчесом. — Если Санчес не флиртовал с вами, значит, он в чем-то вам признавался.

У Элинор сердце упало. Ее рассказ приведет в ярость дона Мигела — ведь она не имела права обсуждать с гостями ни его самого, ни его сестру… особенно с этим гостем. Элинор вдруг подумала, если бы кто-то другой, а не Санчес с ней беседовал, граф бы и не обратил внимания. Еще Элинор сообразила, что может кое о чем умолчать, и немного приободрилась. Может быть, ей удастся избежать гнева своего высокородного работодателя.

— Вообще-то, — она заставила себя улыбнуться, — он мне и вправду кое в чем признавался. — Отважившись на эти слова, она замолчала.

Дон Мигел быстро взглянул ей прямо в глаза.

— Да? — спросил он очень мягким тоном, в котором слышался приказ продолжать.

— Санчес… виконт… он рассказывал о своей любви к Карлоте. Он очень расстроен, что вы не позволяете ему за ней ухаживать… и он попросил меня о помощи.

Дон Мигел продолжал смотреть в глаза Элинор, но она заметила, что его взгляд ожесточился, а губы скривились в надменной усмешке.

— Так я и думал! Санчес не имел права даже заговаривать об этом с вами — незнакомкой. А вы, сеньорита, не имели права участвовать в разговоре о своих работодателях!

Сеньорита… Как официально! Ничто не могло обидеть сильнее, и слезы вновь затуманили ее взор. Наступившую тишину прервал хриплый крик павлина, который расхаживал по лужайке, белый как снежные хлопья, перед тремя курочками, усиленно чистящими перья клювами.

— Я знала, что вы рассердитесь, — уныло заговорила Элинор. — Поэтому не хотела рассказывать вам о разговоре с виконтом.

Он с необыкновенной надменностью молча взял кусок тоста и положил его себе на тарелку.

— Вам лучше продолжать, — приказал граф. — Я предпочитаю узнать все, хотя мне неприятна эта тема.

Элинор испуганно посмотрела на него. Дон Мигел встретился с ней взглядом, и его серые глаза сузились.

— Больше… больше н-нечего… рассказывать… почти.

— Сеньорита, — почти прошептал он на грани бешенства, — я хотел бы вам напомнить: вы разговаривали с виконтом почти полчаса.

Она залилась жарким румянцем и опустила голову. Значит, хотя граф казался полностью погруженным в разговор с гостями, он уделил долю внимания и паре на диване.

— Мы… мы разговаривали и о других вещах…

Граф так ударил ладонью по столу, что посуда подпрыгнула.

— Я хочу знать все, что говорилось о Карлоте и обо мне!

Все… Вот ужас! Она всем сердцем пожалела, что не остановила Санчеса, как только поняла, что графу может не понравиться доверительная беседа его служащей со знатным гостем. Все… Это значило рассказать… что Санчес знает о ребенке… И дон Мигел наверняка спросит у Санчеса, откуда тот узнал. Ведь он думает, что в курсе были только он сам, Карлота и Элинор. Ему и в голову не придет, что это козни его собственной жены.

— Я не могу рассказать вам все! — порывисто вскочила Элинор, поняв, что с ним произойдет, если она откроет правду. — Пожалуйста, дон Мигел, не просите рассказывать дальше!

Он опешил от ее неожиданного вопля. Охваченная душевным порывом, Элинор не сразу придала значение его пристальному взгляду. Немного успокоившись, девушка поняла: граф явно рассердился еще больше, судя по тому, что его загорелое лицо побагровело, а губы сжались в тонкую нить. Элинор испугалась, увидев, что натворила. Она приготовилась к неприятным последствиям, не ведая, что ее глаза заблестели еще ярче, отражая горе и сожаление из-за неприятной сцены.

— Должен ли я понимать, — дон Мигел был сама ледяная надменность, — что тема вашего разговора с виконтом могла бы нанести мне большую обиду, если бы вы ее открыли?

— Она бы вас обидела, — не подумав, ответила Элинор.

Граф надменно поднял бровь:

— Обидела, мисс?

Мисс… Ну вот, дождалась! Это обращение было еще более холодным и официальным. Элинор закусила губу изо всех сил, пытаясь не расплакаться. Она посмотрела на него. В ее прекрасных глазах отразилось глубокое сожаление. Слезы выступили, несмотря на все ее старания. В полном смятении она достала носовой платок. Промокая глаза, Элинор не обращала внимания на дона Мигела. А тем временем на лице ее собеседника промелькнуло странное выражение, а напряженно сжатые губы отразили угрызения совести. Она лишь отметила, что тон его явно изменился:

— Я прошу вас быть со мной откровенной, невзирая на ваше убеждение, что ваши слова меня… обидят.

Он явно был заинтригован. Это вполне естественно. Ясно, что ему нужно знать все, что касалось Карлоты и его самого. Что же делать? Если она не повинуется, он ее возненавидит. Но если расскажет, он может возненавидеть ее еще больше. А если он отнесется к ней с открытой враждебностью, это будет невыносимо. Он уже обидел ее своим гневом и чопорной официальностью. Теперь она прекрасно понимала, что граф может не остановиться на этом. Но правда будет для него унизительна, а это, в свою очередь, отразится на Элинор. Она глубоко вздохнула, задрожав. Слишком многое поставлено на карту. Девушка, запинаясь, попросила дать ей время на размышление. Она думала позвонить виконту и предупредить его или посоветоваться и что-нибудь придумать, когда дон Мигел спросит, откуда виконту все известно. Но дон Мигел, видимо, догадался о ее мыслях. Потому что он пообещал немедленно ее уволить, если она откажется рассказать ему все… сию же минуту. Элинор изумилась. Ей никогда не приходило в голову, что ее могут уволить. Она, защищаясь, пробормотала:

— Ваша сестра… она опять будет одинока…

Глаза графа спрятались за опущенными веками. Элинор точно знала, что он совсем не хочет ее