с боков.

 «В общем–то, может не заметить». — молился Тимур. — «только бы Витек не захрапел».

 - Товарищ капитан! Рота связи для проведения вечерней поверки построена! Разрешите начинать?

 - Начинайте. — Козырнул Мамырко и начал осматривать койки.

 - Алисов!

 - Я!

 - Аху…, Аху… Уф. Акутомнобеков!

 - Я!

 - Дюбков!

 - Я!

 Некоторые кровати были заправлены неидеально, и, хотя кантики на них отбивались табуретками, не все были ровными, а на одной вообще виднелись не три полоски, как на остальных, а две.

 «Что за свинарник?» — недоумевал замполит. Душу бывшего суворовца коробило подобное. — «Как в таком бардаке жить можно? Русским языком ведь было сказано — койки заправляются единообразно».

 - Федотов!

 - Я!

 - Яцкевич!

 - На боевом дежурстве!

 Рустамов вытер пот со лба, и повернулся к офицеру.

 - Товарищ капитан! Вечерняя поверка закончена! Сто процентов, кроме дежурной смены, присутствуют! Разрешите отбивать?

 - Действуйте!

 - Рота! Для отбоя — разойдись!

 «Духи», следуя вбитой в них привычке, бросились к кроватям, на ходу яростно сдирая с себя одежду.

 Никакой, самый пылкий, охваченный безумной страстью и близостью желанной женщины любовник не разденется быстрее молодого солдата, которому нужно уложиться в тридцать секунд для отхода ко сну! А скорости и точности движений складывающего на прикроватном табурете свою амуницию молодого бойца мог бы позавидовать японский робот.

 Лишенное внешней поддержки, с трудом контролируемое рефлексами прямоходящего тело старшего сержанта Дюбкова качнулось вперед. Остановилось. Качнулось назад. Амплитуда увеличилась. Снова качнулось вперед и, пройдя критическую точку, рухнуло к ногам замполита.

 - Что это? — Изумленный непредусмотренным уставом пируэтом капитан недоуменно смотрел на сержанта. От удара Дюбков очнулся и громко кряхтя, встал на четвереньки. Затем неловко, пошатываясь и что–то бормоча, поднялся на ноги. Ясным, его взгляд назвать было никак нельзя. Даже с большой натяжкой.

 - Ви… виноват, трищ каптан, о… оступился. — Старший сержант отворачивал лицо, стремясь, чтобы парфюмерный запах не был уловлен офицером.

 - Ты почему шатаешься? — Бывший суворовец был трезвенником. О симптомах алкогольной интоксикации знал больше в теории. И хотя сержант был явно пьян, замполит отчаянно надеялся, что этот пережиток прошлого, бичуемый всеми органами массовой информации, и, осуждаемый лично Генеральным Секретарем, не коснулся его подчиненных.

 Старший сержант снова качнулся, и оперся на спинку ближайшей кровати.

 - От у… усталости, трищ…

 - А ну–ка дыхни!

 Дюбков попытался сымитировать выдох и резко вдохнул, но несколько раз икнул и отрыгнул воздух. В аромате лосьона «Свежесть» из его рта вылетел маленький, абсолютно целый маринованный грибок, присланный старослужащему заботливой мамой из горпоселка Глубокое, Могилевской области.

 С грацией присущей только очень пьяным людям, старший сержант поймал его на лету.

 Совершенно не обращая внимание на замполита он поднес грибок к глазам, внимательно рассмотрел и, убедившись в девственной цельности продукта съел его вторично.

 Мамырко схватил себя за горло и, издав утробный звук, побежал в туалет.

 - Ибрагимов, Большаков! — Быстро распоряжался Тимур. — Бросайте швабры, и волочите Дюбкова на КП. На обратном пути зайдите в автопарк, возьмите там пол–литра солярки и кисти. Если встретите Мамырку, скажите, что я приказал. Бегом!

 Из туалета раздавались звуки мучительного исторжения пищи. Рустамов схватил телефон и закрутил диск, подталкивая пальцем на обратном пути, чтобы быстрее набиралось.

 - Яцек, слушай! Мамырко чуть Дюбкова не замел. Я отправил Витька на ЗАС. Если замполит позвонит, скажи, что у тебя какая–нибудь поломка, один, типа, не починишь. Выручай, братан. Отвезет ведь на губу пацана, суворовец хренов.

 Из туалета, вытирая мокрое, желто–зеленое лицо, вышел усатый офицер.

 - Рустамов! — Он прокашлялся и сплюнул на еще не вымытый пол.

 - Я!

 - Поднимай дежурного водителя и звони в автопарк, пусть готовят «УАЗик». Повезу Дюбкова на гауптвахту.

 - Никак не возможно, товарищ капитан! С ЗАСа звонил Яцкевич, у него какая–то проблема с инверсией спектра… По–моему… Короче, что–то секретное. Сказал, что один справиться не может. Дюбков туда побежал.

 Ни один мускул не дрогнул на лице дежурного по роте. Полуторагодичный опыт выживания в экстремальных условиях, помноженный на азиатскую хитрость потомка воинов Чингиз — Хана, плюс обязанность защитить пьяного товарища противостояли желанию офицера советской армии наказать, искоренить, выявить и… чтоб другим неповадно было.

 - Побежал, говоришь? Ну–ну. Пойду я посмотрю на этого бравого оператора станции «Эльбрус». Он же вилкой в розетку попасть не сможет! Не вызывай пока машину.

 Через пятнадцать минут после того, как пылающий праведным гневом капитан закрыл за собой дверь казармы, туда вошли два понурых «духа», перемазанные глиной, с литровой банкой солярки и кисточками в руках.

 - Ну что, отвели? — устало спросил дежурный по роте.

 - Никак нет. — Ответил свободно говоривший по–русски рядовой Большаков.

 - Почему? — Рустамову очень хотелось закончить эту историю и поспать хотя бы пару часов.

 - Потеряли, — Большаков развел руками.

 - Это как — потеряли?! — Изумился Тимур.

 - Зашли на «минное поле». — Оправдывался «дух». — Ибрагимов справа в яму провалился, меня налево повело, и я тоже в яму упал. А Дюбков прямо пошел, но непонятно, куда. Потому что исчез. Мы потом искали–искали, но не нашли и пошли в автопарк, за соляркой. — Большаков виновато вздохнул и снова развел руками. — А разрешите спросить, товарищ сержант?

 - Ну?

 - А зачем «минное поле» сделали? — поинтересовался будущий член коммунистической партии Советского Союза. Ибрагимов не страдал излишней любознательностью. Он молча хлопал раскосыми глазами. Сержант вспомнил о «секретном» приказе слегка трезвого старшего лейтенанта Старовойтова, о последующих попытках облагородить территорию, которые и привели к возникновению теперешнего «минного поля». Измученный многодневным нарядом сержант ухмыльнулся. Так класть мины мог бы, разве что какой–нибудь сапер–анархист под воздействием анаши из Чуйской долины.

 - Это чтобы служба медом не казалась. — Тимур протяжно зевнул. — Ладно. Благодарю за службу, которая не кажется медом. Идите, отбивайтесь. Хотя… Ибрагимов. Ты с двух до четырех на тумбочке постоишь, вместо Алисова. Он в «самовол» собрался. Если не вернется, то с четырех до утра ты, Большаков. Ладно, валите спать, пока не передумал.

 - Есть! — «молодые» побежали к койкам.

 «Пока все хорошо», — думал Рустамов. — «Яцкевич Дюбу от Мамырки отмажет, у них ведь комната