— Так ты спроси у меня, — перебил его Вольдемар, — может, я знаю!

— Зачем возник этот мир? Зачем создал его господь таким, каков он есть? За долгие годы я так и не смог найти ответ, — устало сказал Пётр.

— И это всё? И из-за этого стоило сбивать себе ноги, таскаясь по дорогам? Недоедать и недосыпать? — удивился барон. — Да любой сопляк знает ответ!

— Для чего? — тихо прошептал монах.

— Да шоб было! — оглушительно расхохотался барон.

— Что было? — еще тише прошептал монах.

— Всё!!! — барон подвинул поближе к себе серебряное блюдо с жареным поросенком. — Вот этот жареный поросёнок хотя бы, — он с хрустом вывернул его заднюю ногу и с жадность впился в нежнейшее мясо. Жир стекал по его черной жесткой бороде, капая на кружевной воротник. Но барон не обращал на это ни малейшего внимания. — И как эти балбесы при дворе жрут мясо маленькими вилами, — сказал он задумчиво, — руками намного удобнее! О чем это я? Да! Чтоб жратва была, вино, бабы потные, охота, сражения. И самое главное, это шоб я был! Если меня не будет, то на хрена всё остальное нужно? Вот она истина, и к бабке ходить не нужно. Убедил?

Монах отрицательно качнул головой:

— Да простит меня владетельный синьор, нет!

— Ну, как знаешь, — барон взял в руки нож и с задумчивым видом принялся ковыряться острым кончиком в зубах, вычищая застрявшие волокна мяса. — Не хочешь, держать не буду. Иди своей дорогой. Только кой чего прочитаешь мне, да ответы отпишешь, и все — свободен. Ищи свою истину. Да, вот еще, — барон отвязал с пояса увесистый мешочек и бросил его монаху, — зайди в мою деревню: мертвых отпеть, родившихся покрестить, ну, в общем, сам знаешь чё делать надо. Учить не буду. Монах покорно кивнул головой, но денег не взял. Барон удивлённо приподнял одну бровь:

— Это плата за работу!

— Господь мне отплатит сторицей! Я всё сделаю, как положено!

— Как знаешь! — сказал барон, забирая деньги обратно.

Первыми заметила вошедшего в селение монаха, конечно же, вездесущая босоногая ребятня. Гурьбой сбежались они посмотреть на незнакомца, вторгшегося в размеренную тихую жизнь села. Вслед за детьми потянулись люди постарше. При виде странствующего монаха многие из них становились на колени и смотрели ему вслед глазами полными надежд. Со всех сторон слышались просьбы, мольбы о помощи, как будто священник мог одним взмахом руки решить все их проблемы. Последним появился опрятно одетый крепкий старик, с длинной окладистой бородой и цепким пронзительным взглядом, сверкающим из-под кустистых седых бровей.

— Староста, — догадался монах.

Невзирая на раскисшую под дождем дорогу, у самых ног монаха старик рухнул на колени, забрызгав свою чистую одежду жидкой кашей грязи:

— Во имя Господа нашего, помощи просим! Святой отец, не дай невинным душам гореть в Геенне Огненной! — обхватил он руками грязные ноги монаха. Петр перекрестил старосту и обнял его за плечи:

— Поднимись, сын мой! Мне ваше горе ведомо! Господь воздаст вам за все ваши страдания!

Старик медленно и тяжело поднялся с колен.

— У-у-у! Ирод! — погрозил он кулаком в сторону замка. — Пускай этому кровопийцу воздастся по заслугам! Если не на этом свете, то хотя бы на том!

Как причудливо порой распоряжается судьба: радость и горе, жизнь и смерть иногда идут рука об руку. Так было и здесь, в этом доме, где монаху пришлось одновременно отпевать покойника и крестить новорожденного младенца. Молодая женщина, с опухшим от слёз лицом, сидела у ног лежащего на столе мертвеца. В другом углу комнаты исходил криком голодный ребёнок, но она не реагировала на крик, тупо уставившись в одну точку. Покойник, моложавый мужчина средних лет, видимо был мужем несчастной, обезумевшей от горя женщины. Монах ласково погладил женщину по волосам.

— Терпи милая, терпи, — тихо сказал Пётр. — Бог терпел и нам велел.

— Да как же я одна-а — а теперь, — вдруг запричитала женщина, — без кормильца-а-а! На кого ты меня покинул, сокол ты мой ясноглазый! Она уткнулась лицом в грудь монаху, рыдания сотрясали её тело. Как мог Пётр пытался успокоить несчастную:

— Ты не одна. Господь, он всегда с нами. Он не даст тебя в обиду. Поверь. Ведь все мы — дети Божьи. Именно дети, а не рабы, как считают некоторые. И заботится он о нас, как о чадах своих. И у тебя осталось самое ценное сокровище в мире — твое дитя. Родное. И ты заботься о нем, а Господь позаботится о вас.

Женщина перестала рыдать, лишь продолжала тихонько всхлипывать. Словно опомнившись, она кинулась в угол к ребенку, и через мгновение он затих.

Только поздним вечером, когда все мёртвые были упокоены, все молитвы прочитаны, все окрещенные младенцы получили, наконец, имена, Петру удалось перевести дух. В изнеможении он опустился на придорожный камень, устало сложив руки на коленях.

— Святой отец, — окликнул его кто-то.

Петр обернулся на голос. Женщина с маленьким ребенком на руках, новоиспеченная вдова, это её мужа сегодня похоронили на сельском кладбище.

— Святой отец, — снова повторила она, — у тебя с утра крошки во рту не было. Я накормлю. Ночь на дворе, пойдем, переночуешь у меня. Монах в ответ на это предложение лишь согласно качнул головой.

«Что может быть лучше горячей пищи, когда желудок пуст, натопленной тёплой избы в холодный дождливый вечер, простых радостей жизни вместо бесконечного поиска ускользающей истины? — молча размышлял Пётр, тщательно пережёвывая овсяную кашу, приготовленную вдовой. — Так хочется всё бросить и остаться здесь навсегда».

— Отче, — опять женщина оторвала Петра от невеселых дум. — Ты вернул меня к жизни. Спасибо тебе. Я уж было хотела совсем…, - она опустила голову. Нахлынувшие воспоминания прочертили на её щеках две мокрые дорожки, — …совсем в омут. А о Патрике, о кровиночке своей, и забыла совсем. Но ты напомнил мне о главном. Ты прав святой отец, дети… для них Господь создавал этот мир… Хороший или плохой, я не знаю. Но для них.

И монаху ничего не оставалось, как согласиться с ней.