— Начальник, — скривил губы в презрительной усмешке Посох, — ты же умный мент, а несешь такую ахинею! Тебе уши идеологией марксизма-ленинизма засрали. Послушай меня, того кто лично варился в этой каше, и с этими идеологами сраными баланду из одной миски хавал! За любым из этих деятелей горы трупов! Взять хотя бы Кобу и Тифлисский скок… Помимо экспроприации средств, революционеры планировали осуществить и какую-нибудь крупную террористическую акцию. Ограбление в Тифлисе и стало этой акцией! Так что Коба и не мог поступить по-другому, даже если бы очень этого хотел. Просто я, дурак, тогда этого не понимал! В тот день в Тифлисе погибло пятьдесят человек! Помимо охраны, революционеры погубили больше двух десятков случайных прохожих! А большую часть экспроприированных денег в дальнейшем попросту пришлось сжечь! Крупные купюры разменять не удалось, — доходчиво пояснил Посох. — Их разменивали по всему миру, но напрасно… Сам собой напрашивается вопрос: оправданы ли такие жертвы? С тех пор я никогда больше не связывался с революционерами! Ни до, ни после шестнадцатого года!
Егоров с изумлением смотрел на матерого уголовника:
— Ну ты даешь, Дубов! Не знал, что ты нормально разговаривать умеешь! Не по фене, — добавил он.
— Обижаешь, начальник, — развязно продолжил разговор Дубов, вмиг позабыв былую серьезность, — ты что же думаешь, что трешь базары с неграмотным уркаганом? За моей спиной лучшие университеты мира: Оксфорд, Кембридж, Йель… Правда образца конца девятнадцатого начала двадцатого столетия, но, тем не менее! Я свободно разговариваю на десятке языков: английском, немецком, польском, румынском, французском…
— На матерном и фене, — смеясь, закончил фразу Егоров.
— Зря ты так, — не разделил веселья майора Дубов, — многие известные лингвисты с учеными степенями не гнушались изучать язык блатарей! Кстати, начальник, знаешь, откуда взялось слово «урка»?
— Нет.
— Так вот, начальник, просвещаю: на царской каторге «сидельцы» были заняты тяжёлыми работами, особенно на рудниках. Каждому из них задавался так называемый «казённый урок» — установленное задание, которое каторжанин обязан был выполнять ежедневно. Так вот: арестантский народ нещадно искажал это слово, произнося «урки», «на урках» Понятно, что нередко и начальство, и более грамотные вольные насмешливо поддразнивали «сидельцев»: «Эх, вы, урки!», подчёркивая это неправильное произношение. И в конце концов словом «урка», «урки» стали обозначать каторжан, профессиональных преступников.
— Любопытно, — согласился Егоров. — Ладно, а чего дальше было? — нетерпеливо спросил он, переводя разговор на предыдущую тему. — Ты обещал устроить Кобе разборку! И как, устроил?
— Пытался! Но меня технично устранили! Выстрелили в спину! После того, как я чудесным образом воскрес… кстати, окочурившись в первый раз, я так и не допер, что откинул копыта, думал — просто повезло! Ведь, по сути, не я схлестнулся с Кобой, это столкнулись понятия профессиональных уголовников и революционно-бандитские постановы. Когда нужно, эти падлы использовали нас, а едва мы становились им поперек пути — легко убирали. Так вот, после этого случая, я понял, что в одиночку я не добьюсь ничего — царь-батюшка, и тот не смог, имея в кармане и полицию, и армию! В конце концов, эти отморозки возглавили державу! Конечно, после смены правительства нашему брату босяку большое послабление вышло — амнистия! Но в державе воцарился такой бардак, что даже меня, прошедшего и Крым и Рим, в дрожь бросало! В грабители кинулись все, кому не лень! Наскоро сколачивались новые банды, в одиночку работать стало тяжело. Беспредел достиг невиданного размаха, даже у правильных уркаганов крышу сносило…
24 декабря 1918 г.
Москва.
Роскошный «Дэлоне Белльвиль» неспешно катил по заснеженной дороге. Трое пассажиров автомобиля молчали, лишь водитель негромко ругался объезжая обледеневшие рытвины и канавы. На относительно ровном участке дороги, проходящей по линии трамвая, «Белльвиль» разогнался километров до пятидесяти, но тут же взбрыкнул, словно необъезженная лошадь. Пассажир, сидящий на заднем сиденье и придерживающий руками зажатый промеж ног большой бидон с молоком, что-то невнятно проворчал. После того, как машину подкинуло во второй раз, мужчина раздраженно стряхнул с темных брюк светлые капли молока и громко сказал:
— Словно дрова везет!
Его поддержала сидящая рядом женщина.
— Володенька, — сказала она, обращаясь к третьему спутнику, щуплому лобастому мужчине средних лет, одетого в кургузенькое пальтишко, — скажи товарищу Гилю, чтобы ехал помедленнее! Дорога плохая, да и стемнело уже! Если он будет продолжать в том же духе, боюсь, Наденька и дети останутся без молока… Ты же знаешь, какой это сейчас дефицит!
Мужчина погладил короткую бородку-эспаньолку, лукаво прищурился и, слегка картавя, ответил:
— Хорошо. Степан Казимирович! — окликнул он водителя.
Но товарищ Гиль не слышал — его внимание было приковано к дороге. Он лихо крутил баранку, пытаясь разглядеть в свете фар каверзные выбоины. Ничего не добившись от водителя, человек в эспаньолке примирительно произнес:
— Это не товарищ Гиль так едет, это у нас дороги такие. Ничего, Мария, вот покончим с контрреволюцией и построим хорошие дороги! А запачканные штаны товарищ Чабанов постирает!
Он усмехнулся в усы и замолчал, уставившись в окно. Автомобиль миновал Лубянскую площадь, Мясницкую, пересек садовую и стал подъезжать к ночлежному дому. В мощном свете фар было прекрасно видно пешеходов идущих по обочине дороги. В канун Сочельника народу на улицах было много. Неожиданно со стороны тротуара наперерез машине бросилось трое мужчин в шинелях. Они стремительно сближались с автомобилем. Наконец, поравнявшись с машиной, один из преследователей выхватил револьвер и, потрясая им, закричал:
— Стой!
Степан Казимирович прибавил газу, машина едва вписалась в крутой поворот, но преследователи отстали.
— В чем дело? Нам что-то кричали? — обеспокоено спросил водителя человек с бородкой.
— Нет! — быстро ответил он. — Это пьяные!
Автомобиль миновал Николаевский вокзал и выехал на дорогу, ведущую в Сокольники. Возле пивного завода Калинкина, на дорогу перед машиной вновь выпрыгнули трое в шинелях, вооруженные револьверами:
— Стой!
Когда между вооруженными людьми и движущейся машиной осталось несколько саженей, водитель прибавил ходу. Нападавшие едва успели отскочить.
— Стой, стрелять будем! — донеслось вслед.
Но водитель и не думал останавливаться — дорога шла под уклон и машина постепенно набирала ход.
— Товарищ Гиль, — вдруг вмешался пассажир, которого женщина называла Володенькой, — нужно остановиться и узнать, что им от нас нужно! Вдруг это патруль!
— Владимир Ильич, — возразил шофер, — не похожи они на патруль!
Владимир Ильич взглянул в окно — преследовавшие машину люди не останавливались и до сих пор бежали вслед за автомобилем, продолжая что-то кричать.
— Ну вот, видите, — сказал он, — нужно остановиться.
Степан Казимирович нехотя сбросил газ, до сих пор не решаясь окончательно остановиться. Он оглядывался по сторонам до тех пор, пока не разглядел впереди за железнодорожным мостом яркий
