чего теперь мне точное время?!»
Прошел еще день, а дело не сдвинулось с мертвой точки.
Федор Кудряшев обозвал себя стоеросовым дубом, рохлей, но разве это могло помочь? Злись не злись, а до сих пор он ничего не выяснил! Что он скажет Никитину? Чем объяснит, что не выполнил его приказа? Да, на фронте было куда легче: там враг был на виду, а тут — ищи ветра в поле! Ну как вот найти след Антосова пассажира?..
Федор много слышал всяких рассказов о контрабандисте греке Антосе. Говорили, будто он до отчаянности смел и нахален, и на всем Черном море никто так лихо не управляется с парусами. Во время схватки с болгарской береговой стражей ему выбили правый глаз, и с тех пор к его короткому имени прибавилась кличка «Одноглазый».
Молва приписывала Одноглазому самые невероятные похождения, якобы именно он во время страшного шторма на всех парусах изловчился войти в маленькую бухточку в Аркадии и принял на борт своей черной шхуны пятерых бандитов, бежавших из одесской тюрьмы. А однажды прямо днем подлетел — шхуна у него и впрямь будто летала под косыми промасленными парусами — к шаланде рыболовецкой артели и порвал все ставные сети...
В мрачном раздумье Кудряшев спустился по крутой тропе к морю, в досаде пнул попавший под ноги камень и поглядел на глянцево-зеленое спокойное море, кое-где подернутое полосами синей ряби.
«Экая прорва воды! Поди поймай тут Антоса!..»
На отлогом, почти белом песчаном мысу сушились сети. В нитяных ячейках зеленели клочья водорослей. Рыбаки-колонисты только что вернулись с лова и перетаскивали в корзинах из шаланд рыбу, полосатую скумбрию, плоскую, зеленую, в бородавках шипов камбалу.
Федор поздоровался с рыбаками, почтительно скинувшими перед ним широкополые соломенные шляпы, и уступил им дорогу. Он недолюбливал колонистов, большинство из них кулацкой породы, почти у всех у них богатые, крытые черепицей дома с террасами, скотина, виноградники, бахчи.
Позавчера Никитин посоветовал расспросить местных жителей, тех, кто победнее: «Может, кто- нибудь из них видел ночного гостя». Но если с кем из них Кудряшев и мог поговорить откровенно, так только с Карлом Фишером. Многие колонисты сторонятся Фишера: председателем в Совете состоит! Но и он ничего не мог сказать нового.
— Купаться собрались, гражданин начальник? — спросил один из рыбаков, останавливаясь перед задумавшимся командиром. — Водичка парная!
— Купаться! — соврал Кудряшев.
Выждав, пока колонисты скрылись на пригорке за кустами дикой маслины и акации, он оглянулся вокруг.
День обещал быть жарким. Над морем дрожал нагретый утренним солнцем струящийся воздух. У шаланд лицом к морю сидел старик Франц Кольбер — батрак колониста Мерца. Старик чинил сети.
Еще раз глянув на крутой берег, Федор быстро взбежал по тропе. Вот у этого самого куста и пропал след Антосова пассажира и его проводника, а здесь лежал Самсонов.
Кудряшев раздвинул ветви колючего кустарника и полез по откосу. Вчера он шарил здесь, шарил и ничего не нашел.
Колючки царапались, сапоги скользили в густой траве. Надломленных веток кругом много, но, может, это козы лазили?..
С тропы послышались голоса, и, чтобы его не заметили, Кудряшев пригнулся к земле. В траве что-то тускло блеснуло. Федор протянул руку и вытащил небольшой железный ломик. «Вот они чем Самсонова стукнули! Как же это я вчера не заметил?.. Где и как найти хозяина этой штучки?.. А это никак след!» Склонился еще ниже. Едва приметные бесформенные вмятины виднелись около самых корней.
Кудряшев пополз меж кустов, царапая лицо и руки, скорее угадывая, чем видя следы. Вскоре они совсем пропали, но по расположению вмятины все же можно было определить, куда шли неизвестные люди. До Самсонова здесь стоял в секрете Вавилов!..
Через четверть часа начальник был уже в здании поста. На дощатых нарах, покрытых соломой, спали свободные от службы пограничники.
— Вавилов!
Худощавый, неловкий с виду красноармеец вскочил с нар, отряхивая с выцветшей заплатанной гимнастерки соломинки.
— Вот что, товарищ Вавилов, — глядя на босые ноги красноармейца, сказал Кудряшев, — пойдем-ка со мной.
Они вышли в сливовый сад, спустились к кустам дикой маслины и акации над обрывом.
— Ты здесь в ту ночь стоял?
— Здесь, товарищ начальник.
Как часто бывает в минуты сильного волнения, в голове Кудряшева возник вдруг дерзкий, но про стой замысел. Если его выполнить, то все может повернуться самым неожиданным образом! Начальник замолчал, соображая, как лучше осуществить задуманное. В первую очередь, конечно, надо посовето ваться с Никитиным, и если он согласится...
Минуя тропу и вздымая пыль, курносый паренек сбежал с обрыва у рыбацкого поселка на Тринадца той станции и, загребая ногами песок, пошел вдоль берега. Одет он был в старое рваное пальто, подпоя санное ремнем, и в изношенные опорки. На голове едва держалась лихо сдвинутая на затылок измятая кепка. Однако костюм не смущал парня. Он весело насвистывал и беззаботно поглядывал на рыбаков, снаряжающих шаланды.
Когда паренек проходил мимо засольного сарая, его остановил грубый оклик:
— Эй ты, соловей!
Паренек оглянулся и, увидев грузного седобрового артельщика, небрежным жестом скинул кепку:
— Наше вам с кисточкой!
Артельщик подозрительно осмотрел парня с ног до головы.
— Ты чего тут шляешься, или давно тебе бока не ломали?
Вместо ответа парень вытащил из-под полы мешок.
— Соли не требуется?
— Ворованная? — взвешивая на руке мешок, спросил артельщик.
В овраге нашел, — нагло ухмыльнулся парень.
— Чего за нее хочешь?
— Жрать хочу. Надоело на казенной квартире, от гнилых бураков пузо болит. Может, в рыбаки меня примете?
— Документ имеется?
— А как же! Вот мой документ! — Парень вытянул из кармана рукоятку кинжала.
— Хороша штука камбалу потрошить! — Артельщик движением руки показал: прячь, мол, свой «до кумент», и, глядя на рыбаков, с уханьем вытаскивающих на берег шаланду, тихо спросил: — Из тюрьмы убег? Откудова?
— С Николаева, — так же тихо произнес парень.
— Звать как?
— Остапчук Семен.
— А по-настоящему?
— Семен Остапчук...
— Покажь руки.
Парень вытянул потрескавшиеся мозолистые ладони.
С того дня он остался у рыбаков. Артельщик Тургаенко назвал его своим заблудшим, седьмая вода на киселе, родичем, и никто из рыбаков не расспрашивал новенького, откуда он прибыл и чем до сей поры
