был один недостаток: она постоянно недовольно ворчала, всегда, даже тогда, когда была довольна. Вот такой у нее был характер.

Засунув ноги в потертые, но аккуратные красные тапочки, бывшие ее ровесниками по возрасту, она медленно зашаркала в комнату. Сейчас степень ее недовольства была практически максимальной: такого безобразия и хаоса, воцарившегося в комнате за время ее недолгого отсутствия, она, ну, никак не ожидала застать. Ее недовольство было поднято, на высоту ос-танкинской телебашни. Бедная старушка обиделась на такое отношение к ее труду. Ведь, она с утра навела перед уходом в магазин образцовый порядок в комнате «бедного» ребенка. Войдя в комнату, она увидела мокрого, трясущегося от озноба Феню, бессильно опустившегося на табуретку, стоящую посреди комнаты.

— Но что здесь произошло?! Бедный ребенок, ты совсем замерз. Почему здесь все так мокро?

Вдруг ее осенило:

— А, это, наверное, опять молодежь затопила нас сверху! — затрясла она своим сухоньким кулачком, глядя в потолок. — Куда только домоуправление смотрит! Раньше молодым квартиры никогда не давали. Вот я сорок лет квартиру ждала, без отдыха, отпуска чистосердечно в очереди стояла. А теперь что? Не успел родиться, жениться, нате вам, пожалуйста, хо-ромы с водой и туалетом. Такие богатые, да? Помыкались бы с мое, может, научились бы кран закрывать и соблюдать правила, которые накладывают на жильцов некоторые обязанности.

— Баба Тоня, это не соседи, это я сам…

— Что, сам? — удивилась бабушка, опуская швабру, которой собиралась стучать в потолок.

Это я сам все замочил, я… — И не найдя более достоверного объяснения, Феня выпалил:

— Это я, наверное, вспотел так.

— Батюшки, что за молодежь пошла, даже вспотеть по нормальному не могут! Плюнув в сердцах, она поползла по полу, собирая тряпкой воду в большой таз. Набралось целых пол тазика, потому что остальная вода, обследовав всю квартиру, ринулась вниз в картинную галерею, словно соскучившись по большому искусству и прослышав, что там идет выставка знаменитого художника, прекрасно отображающего характер водной стихии.

Вскоре, Феня лежал в уютной теплой постели, укутанный в стеганое одеяло заботливыми руками бабы Тони, и потягивал горячий чай с медом. Поправляя Фенину подушку, бабушка сказала ему, что вызвала скорую помощь, и что она уже должна скоро приехать.

— Зря, бабуля, вызвала, теперь мне помощь не нужна, а тем более скорая. Теперь, когда ты снова со мной, все в порядке.

— Я согласна с тобой, толку от нее мало, быстро приехала, быстро уехала, всегда им некогда, ни поговорят толком, ни побеседуют о жизни. Ведь иногда человеку совсем немного и надо, чтоб выслушали его, ласковое слово сказали. Глядишь, человек и поправился, и, может, не потребуются ему совсем никакие таблетки и уколы, — впервые согласилась с мальчиком бабушка. — Сколько раз, бывало, блинов напеку, пирогов настряпаю, чаек с травкой заварю, да и вызову их. А они, бессердечные, обижаются, что по моей вине зазря государственный бензин тратится. Но, как это, зря? Ведь это их дело, помогать людям, когда бывает очень плохо. А, может, у меня душевные раны болят, сердце за государство наше разрывается. Сейчас и врачи то все больше молодые да бестолковые. Я им объясняю, что у меня ребенок вспотел, выставочный зал, значит, топим, так они мне говорят, 'вызывайте сантехника или психиатра'. Пойду-ка, еще раз позвоню, — поплелась бабушка в коридор, где на тумбочке стоял телефон.

Феня затих в постели, прислушиваясь, о чем говорит баба Тоня по телефону. Вдруг в тишине неожиданно раздался скрипучий незнакомый голос:

— Слышь, пацан, ты не знаешь, куда подевалась Капа?

Мальчик, вздрогнув от неожиданности, ошарашено оглянулся: кто это с ним разговаривает?

— Да не бойся ты, это я, осьминог. Я из аквариума с тобой разговариваю.

— Как, и ты, тоже начал разговаривать?! Ну и чудеса! Может, это у меня жар поднялся? Ох, ну и тяжелый сегодня день выдался! Галлюцинации начались…

— Да нет, это не галлюцинации. Мы осьминоги все умеем разговаривать, и знаем множество языков, Мы намного умнее, чем вы, люди, думаете о нас. Наш биологический вид вами, людьми, совсем не изучен. Да мы и не стараемся афишировать наши возможности, иначе, сам понимаешь, нашей спокойной жизни наступит конец. Я бы и сегодня не заговорил, но, ты понимаешь, влюбился я. А любовь, это, брат, такая штука. Знаешь, даже сердце заболело.

— Ты потерпи, немного. Сейчас скорая помощь приедет, баба Тоня уже побеспокоилась.

— Нет, мне скорая помощь не поможет. Только Капа может мне помочь. Чувствую, что если прижму ее к своей груди, враз сердце успокоится! — горячо воскликнул Сема.

Феня, сосредоточившись, задумался:

— А, ты, уверен, насчет сердца?

Сема, закрутив щупальца штопором, вдохновенно произнес:

— Я ее только обниму, утолю жажду жизни, остужу пламень страсти, погашу огонь любви!

— Какой ужас! — простонала Капа, неожиданно появившись в комнате. — Он хочет высушить меня.

Увидев Капу, осьминог радостно запрыгал от восторга:

— О, божественная! Как я жажду испить нектар любви и залечить мои душевные муки!

Феня, видя как Сема бурно заметался в аквариуме, понял, что сейчас его душевная неразделенная страсть выльется на пол очередной порцией воды, поспешил закрыть аквариум крышкой. И сделал это вовремя, потому что баба Тоня, закончив переговоры с диспетчером скорой помощи, победно зашла в комнату и объявила:

— Скоро приедут врачи, пришлось дойти до мэра города и объяснить, что нам срочно нужен педиатр. Ты лежи здесь, а я пойду, что-нибудь вкусненькое им приготовлю.

Увидев, что бабушка ушла, Капа взобралась на диван к мальчику:

— Я ее так боюсь! — призналась она ему.

— Кого? Бабу Тоню? Не бойся, она добрая. На всякий случай я тебя все же спрячу. Иди ко мне.

Вдруг крышка на аквариуме запрыгала, задергалась. Сквозь мутную воду бешено сверкнули яростные глаза осьминога:

— Ах ты, нахал! Но какое вероломство! Подожди, водопийца, я до тебя еще доберусь, как-нибудь уцеплюсь! А еще больным прикидывается! — глухо стонал Сема из-под крышки.

— Как ты мне надоел! Ну, когда же это все закончится?! — возмутилась Капа и спряталась за Феню.

Осьминог продолжал бесноваться в зарослях водорослей, а Феня, устав от пережитых волнений, незаметно для себя уснул, согревшись под теплым одеялом.

Потихоньку наступал вечер. Баба Тоня колдовала на кухне возле газовой плиты и возмущалась:

— Тоже мне печь! Ни тебе сажи, ни золы, даже испачкаться нечем. Стоишь тут одна, даже поговорить не с кем. Бывало, раньше на коммунальной печи по запаху из кастрюли могла безошибочно определить характер человека: если мясом пахнет, значит, транжира, без мяса варит — жадина. Экономные хозяева, например, как я, мясо всегда в комнате варили, чтобы запах оставался, зачем добру зря пропадать, попусту его переводить.

Неожиданно, рассуждения Бабы Тони прервала трель звонка. Словно обидевшись на то, что его потревожили, молоточек выместил все свое раздражение на барабанчике, беспрестанно колотясь о полированную поверхность корпуса звонка. Он делал это так усердно, что баба Тоня не выдержав, возмутилась:

— Что за нетерпеливые люди? Ну, неужели нельзя немного подождать? торопливо плелась к двери, шаркая по полу тапочками, бабушка.