— Леся, на кухне можно курить? — спросила на всякий случай, уже направляясь к двери. Леся промычала нечто одобрительно-утвердительное, разглядывая кривой огурчик, Вика сочла, что это относится к ней, а не к огурчику и открыла дверь.
Сперва сидящие за столом «джигиты» ее появления не заметили, она успела выкурить полсигареты, пристроившись за холодильником.
— Это дерьмо меня достало, — злобно и горячо утверждал Валера, — все это дерьмо вокруг.
— Ну… попробуй поставить себя на его место, — жалобно и безнадежно проговорил Алик, и Вика догадалась, что фраза звучит не в первый раз, а других аргументов Алик, обычно гораздо более изобретательный по части уговоров, не сыскал.
— На место дерьма? — педантично уточнил Валера и вернулся к исходной фразе, которая и составляла основной тезис его сегодняшней экзальтированной речи. — Достало меня это дерьмо! — Но даже с инверсией фраза не стала звучать энергичнее, а Валерины злость и горячность успели Вике надоесть за две минуты.
— Бедный Алик, ведь он почти час слушает эту бодягу, да еще пытается урезонить своего козлища, надо выручать его. — Ни на секунду Вика не задумалась, почему Алик сидит с «козлищем», предпочитая ему общество любимой женщины Вики. Вторая любимая женщина и жена Алла в такой ситуации пятьдесят раз подумала бы, вправе ли она встревать, не будет ли ее вмешательство диктатом, давлением на Алика, что означает подобное предпочтение компании жены компании друга в их совместной жизни, а в отдельно взятой жизни Алика и так далее, до победного конца, до вычисления причины. Алла вообще считалась умной женщиной. Сотрудницы в отделе так ей и говорили: — Тебе, Алла, легче жить, ты умная. — Подруги названивали по телефону, чтобы посоветоваться, как поступить в той или иной щекотливой ситуации, и Алла безотказно выдавала дельные продуманные советы, у которых оказывалась одна странная особенность — никто не спешил ими воспользоваться, чему сама Алла не удивлялась и не обижалась на подруг. Совет испрашивается лишь для того, чтобы разобраться, как сам хочешь поступить — строго поперек здравого смысла или слегка отклониться от курса. Сердца окружающих прочитывались легко, как крупно набранная инструкция по пользованию бытовыми приборами, предсказать последствия событий и поступков при таком раскладе, то есть вышеуказанном уме, интуиции, логике и далее по списку, смог бы даже синоптик, никогда не попадающий в прогноз. Даже в сердце собственного мужа Алла читала, не сбиваясь. И при этом (разумеется «и», не 'но') никогда не знала, как следует поступить ей, ибо каждый вариант, додуманный до конца, представлялся неверным, не то пагубным.
Но Вика, успевшая выкурить полсигареты и заскучать, задуматься не успела, просто шагнула из-за холодильника и открыла рот, чтобы выдохнуть дым и 'Алик, пошли!'. Все бы у нее получилось отлично, если бы Валерин рот не открывался быстрее. Поразительно, как споро открываются рты у Валер, любой гражданин или гражданка, хоть раз в жизни отстоявшие в очереди, все равно за чем, или проехавшиеся в общественном транспорте в час пик, подтвердят этот факт с болезненным энтузиазмом. Только захочешь спросить Валеру: — Голубчик, а вы за кем, собственно, очередь занимали? — как он, не дожидаясь вопроса, зло и горячо рявкнет: — Тебя, старый дурак, не спросил! — и отступишь, пораженный, а все потому что его, Валеру, достало все это дерьмо вокруг, понимать же надо.
Так аккуратный Викин ротик со следами контурного карандаша, но уже без намека на помаду после выпитого и съеденного и остался полуоткрытым, сперва от желания высказаться, потом от обиды и удивления, потому что грозный Валерин рот с невидимыми миру усами выдохнул однозначно и убедительно, с посылом, как это называется у дрессировщиков собак: — А ну, пошла отсюда! Алик не услышал, он сам в этот момент что-то говорил, низко опустив голову к самой столешнице, Алик никак не мог услышать, а Валера говорил негромко, при таком посыле громкость не нужна. И все пошли по делам: Вика собираться домой, Валера обратно к столу, Алик за другой бутылкой, ведь кто-то должен идти за новой бутылкой.
На следующий же день Вика жаловалась по телефону своей подруге Светке. Светка девушка умная разумная, но не в том плане, как Алла, жена Алика. Случается, что умные женщины не похожи, ведь и брюнетки не все похожи между собой, более того и блондинки иногда различаются. На Аллу посмотришь, проникнешься ее серьезным сдержанным обликом и далее без слов понимаешь, что эта-то женщина наверняка знает что и как. Светка знала что и почем, и на ее круглом лице с крупным ртом, крупным носом и большими глазами серьезность поселялась лишь в редких случаях, например при решении судьбоносной проблемы, какую краску для волос выбрать перед походом в жилконтору: дикий баклажан или пьяную вишню. Она любила покричать на подругу Вику, потому что больше кричать ей было не на кого, но и Вика в долгу не оставалась. А еще Светка излучала твердую, несколько тяжеловесную уверенность в завтрашнем дне и, будучи в свои двадцать пять лет не замужем, почти не переживала по сему поводу, во всяком случае, судьба подруги беспокоила ее сильнее, чем собственная — действительно, разумная девушка.
Вика изложила недавние события, закончив речь неожиданным точным замечанием: — Если бы я три часа рассказывала кому-нибудь на кухне, какое вокруг дерьмо, меня сочли бы занудой, а когда то же самое проделывает этот жлоб, все восхищаются его брутальностью.
Светку резануло незнакомое слово. Неприятно, что и говорить, когда старая добрая подруга ни с того ни с сего начинает употреблять непонятные слова, которые Светка и сама-то не знает, явно чужие слова, но ответ прозвучал резонно:
— Что ж ты, дурында, не нашлась, не сказала, что сама можешь находиться на чужой — заметь, чужой — кухне с таким же правом?
— Но он же был пьян в задницу! — деликатно возразила Викуся.
— А почему надо делать скидку на пьянство? — трезво заметила подруга и без всякого перехода предложила немедленно встретиться и отправиться в церковь, потому что ей приснилась покойная бабушка, и необходимо как можно скорей поставить свечку и подать записку 'О упокоении'. Вика согласилась, идея показалась интересной, она и сама может поставить свечку, попросит об исполнении желаний — вдруг подействует?
Служба шла давно, и Вика чувствовала себя довольно неуютно. Когда они только входили, и Светка перекрестилась перед дверями, а Вика захотела повторить ее жест и не смогла, так неловко, стыдно ей сделалось, будто наблюдает за ней некто недоброжелательный, еще тогда она решила, что ничего не получится. Может быть, она одержима бесами, но тогда сейчас было бы жутко, а не скучно. Старухи косились на Вику неодобрительно, когда она, не разгибая колен и цокая высокими каблуками — как ни старайся, по каменному полу бесшумно ни пройдешь, — ходила от иконы к иконе, рассматривала темные лики, сурово глядевшие мимо нее. Светка ловко зажгла свою свечу от соседней и поставила перед иконой, ничем не отличающейся на Викин непросвещенный взгляд от остальных. — Ты кому это? — зашептала она, и тоже получилось громко. В конце концов надоело оглядываться на старух, Вика отошла в другой конец храма и попыталась пристроить свою свечу перед распятием, там стояло много свечей, больше, чем в каком либо другом месте. Свеча никак не хотела стоять ровно, Вика боялась подпалить рукав шубки от соседних огоньков и с облегчением доверила заботу подошедшей женщине в темном халате, очевидно, служительнице. — Недавно схоронили? — с сочувствием не то спросила, не то отметила женщина, и Вика испуганно шарахнулась в сторону.
Священник в парчовом золотом облачении заходил быстрее, закрылись ажурные, кажется, чугунные ворота, Вика догадалась, что скоро служба закончится, постаралась сосредоточиться, не получилось: слов не понять, темнота словно еще больше сгустилась, выползая из-за колонн, придавливая слабые огоньки свечей. — О чем бы попросить-то? — в который раз тоскливо подумала Вика, и тотчас темная плотная тень бросилась ей в лицо, прислушиваясь.
Нет, больше не выдержу, подожду Светку на улице. Что за детство, в самом деле, проси — не проси, а о чем можно попросить, интересно, вот, о справедливости попросить. Многого мне не нужно, а то, что так хочется свою квартиру, к примеру, или настоящую шубу, не такую, как эта, неужели я не заслуживаю? Факт, заслуживаю. Вика занялась перечислением необходимого ей в первую очередь и необходимого в принципе, время побежало быстрей. Напугавшая привидевшаяся тень исчезла, растворилась в воздухе, пахнущем ладаном. Служба кончилась, едва Вика успела перейти к китайскому чайнику с ручной росписью, Светкин отдел в универмаге, где они обе работали, как раз закупил небольшую партию таких, и подруга очень смеялась над ее варварским вкусом.
Неужели Светке по честному нравится сюда приходить, не скажет, если спросить, кто же скажет про
