это могло создать ложное впечатление. Так что отставить Стикса…
— Дай мне… Буравчика. Да, — сказал Скуззи. — Дай мне Буравчика.
А потом он позвонил Агнес Траунс.
Гвин был в восьмиугольной библиотеке — он читал или, точнее, просматривал заметку об этрусской керамике в «Маленьком журнале». Вошла Деми и налила ему сухого шерри в его хрустальную рюмочку. Она задержалась, в руках у нее был высокий стакан минеральной воды «Перье». Гвин перестал быть ласковым с Деми. Из-за информации, которую ему сообщил Ричард, он не смотрел в ее сторону уже целых два дня. И целых два утра он завтракал в комнате для посетителей с Памелой.
— Как прошел урок?
— Хорошо, — ответил Гвин. — Плодотворно.
— Может быть, мне позаниматься с ним. Он мог бы научить меня нескольким или парочке штучек.
— …Что? — Непросто было задавать вопросы, не поднимая глаз.
— Да так — просто идея.
— Научить тебя чему?
— Каким-нибудь штучкам.
— Ты сказала: «нескольким или парочке штучек». Либо «нескольким», либо «парочке». «Нескольким или парочке» — так не говорят.
Деми пожала плечами и сказала:
— Мм… Памела мне рассказала про тот случай. Ужасная неприятность. Ты уверен, что с тобой все в порядке?
На лице Гвина появилось выражение, означавшее: я работаю. Провожу исследования. Деми извинилась и вышла. Гвин начал читать — или, точнее, просматривать статью о методах набора рекрутов, применявшихся Альбрехтом Валленштейном (1583–1634). Заметка подпадала под категорию (к сегодняшнему дню весьма обширную), очень далекую от интересов Гвина. В конце концов, все вещи делились на приятные и неприятные: все, что так или иначе было сопоставимо с миром Амелиора, было приятным, а все, что не совпадало с ним, было неприятным.
Тремя часами раньше Гвин сидел на корточках возле корта рядом с великим Буттругеной в прохладных просторах клуба в Ирличе.
Великий человек выглядел даже старше, чем по телевизору — когда его показывали в королевской ложе или в окружении знаменитостей, или когда он выходил, как это случалось каждый год, чтобы поздравить очередного победителя теннисного турнира «Ролан Гаррос». Он был старше и резче. На самом деле он выглядел почти таким же свирепым и тупым, как какой-нибудь кровожадный скат или глубоководный угорь после более или менее удачного убийства (пока что — никакого яда, никаких непробиваемых панцирей). Гвин ничего этого не почувствовал. У него было дело и конкретная цель. И если в голове у Ричарда Талла все время звучало нечто вроде блюза, то мелодии в голове Гвина подчинялись другим музыкальным ключам, они были незамысловаты. Гэвин любезно представил их друг другу в баре, и потом они не спеша пошли по длинному подземному коридору, стены которого были сплошь увешаны фотографиями знаменитых теннисистов или знаменитостей, играющих в теннис. Здесь были телеведущие, звезды «мыльных опер», альпинисты, члены королевской семьи (Гвин провел немало времени в Ирличе, недоумевая, когда же Гэвин достанет свой фотоаппарат. Но, возможно, на стенах просто не осталось места). Великий Буттругена сильно подворачивал правую ногу: подошва правой теннисной туфли была почти полностью видна.
— Поработаем, — сказал он.
И они начали.
С точки зрения траектории и силы удары великого человека справа и слева были совершенно одинаковы, но удар справа был плоским, а удар слева — резаным, так что мяч с глухим свистом пролетал над сеткой. Нимало не смущаясь, Гвин прыгал и метался на задней линии, демонстрируя катастрофически беспорядочную игру. Постепенно великий человек ослабил силу и глубину своих ударов. Через десять минут он указал на скамейку и заковылял к ней, покачивая головой.
— Не понимаю, — сказал он, глядя на стойку сетки. — Вы совершенно бездарны.
— Я знаю, мне еще многому надо учиться.
Великий Буттругена поднял брови, как будто пожал плечами: ядовито, насмешливо.
— Ни малейшей надежды.
— Я знаю, мне придется немало поработать.
— Чего вы хотите? Потратить уйму денег, чтобы стать капельку лучше?
Буттругена сидел на скамейке — свирепый, старый, красивый и угрюмый. Он побеждал французов на грунте и австралийцев на траве. Он был звездой задолго до нынешней системы звезд. Теперь он обучал девятнадцатилетних юнцов, имевших собственные самолеты.
— Дело в том, что я хочу выиграть у одного-единственного игрока. И мне пришло в голову, что, может быть, вы… ну, понимаете, дадите мне несколько советов.
Буттругена выказал заинтересованность.
— Он играет не намного лучше меня. Обычно он выигрывает шесть — три, шесть — четыре. Удар слева у него довольно слабый, но…
Одним движением руки Буттругена прервал Гвина:
— Ладно. Это мы можем сделать за пять минут прямо здесь, а потом уйдем с корта. Хорошо?
— Отлично.
— Вы богаче его? Кто покупает мячи?
Потом, с влажными после душа волосами, Гвин съел кусочек кекса и выпил чашку «эспрессо»: скорее из чувства долга (долга доставлять себе дорогостоящие удовольствия), а не потому, что ему хотелось есть или он был сластеной. Затем он зашел в магазин спорттоваров, делая вид, что осматривается. Отсюда было отлично видно девушек в приемной: светловолосые шведки и южноафриканки в ярких спортивных костюмах, их загар бледнел от света люминесцентных ламп. Гвин прошел мимо них, отрывисто кивая и улыбаясь, со своей необъятной спортивной сумкой.
Выйдя из здания, он свернул направо, где разрешалось парковаться таким членам, как он. Рядом находились стройплощадка и заброшенный паб (Гвин заглянул в окна паба: внутри он выглядел так, словно лет тридцать тому назад тут произошла криминальная разборка). Гвин пошел дальше. С некоторой тревогой, но все равно пошел. К водительской дверце его машины прислонился здоровенный негр в длинном черном кожаном пальто. Что еще? Гвин подошел быстро и решительно, на ходу доставая ключи: деловой человек с ясной целью.
— Извините. Это моя машина.
Они улыбнулись друг другу. Чернокожий парень не тронулся с места.
— Теннис, — заявил он.
— Верно, — сказал Гвин. — У меня только что был урок.
— Ни фига.
— Извините?
Парень расстегнул пальто. К подкладке пальто был пришит специальный карман, в котором находилась бейсбольная бита. Парень вытащил ее двумя пальцами и поставил биту на землю.
Гвин почувствовал желание броситься наутек, но желание это было лишено юношеской прыти: далеко он все равно бы не убежал.
— Хочешь, поучу бейсболу?
— Нет, спасибо, — прошептал Гвин.
Негр отступил в сторону:
— Нет? Не хочешь? И этого не хочешь?..
Гвину ничего не оставалось, как шагнуть вперед. Он физически ощущал свой затылок — волосы то ли съежились от страха, то ли стали бурно расти, чтобы прикрыть, защитить беззащитную скорлупу его черепа. Он отключил сигнализацию и открыл дверь и слышал, как бита со свистом рассекает на удивление