соблазну и противящихся ему. Борьба эта может совершаться и открыто, и прикровенно. Каждая эпоха облекает основное содержание истории в конкретные религиозные, культурные, этические, эстетические, социальные, экономические, политические, идеологические формы. Но они не должны вводить в заблуждение: борьба тьмы против света, зла против добра и справедливости, лжи против правды всегда просвечивает сквозь любой конкретно-исторический камуфляж. Эта борьба в социально-историческом мире есть производное той внутренней невидимой брани, какая совершается в каждой душе человеческой и в которой внешние события черпают энергию для своего развития, энергию добра как и энергию зла. Искусство нередко зримо обнаруживает эту связь, отображая сам процесс перетекания энергии из души в мир внешней событийности, от человека к социуму — и наоборот. И само способно передавать такую энергию от человека миру и от мира человеку.
Во второй половине XIX века бесовские силы в России всё более ощутимо проявляли себя через революционное движение. Никого не должна обманывать внешняя привлекательность провозглашаемых целей революции. Прозорлив был Тютчев, и полезно будет ещё раз вдуматься в его утверждение: 'Революция — прежде всего враг христианства! Антихристианское настроение есть душа революции; это её особенный, отличительный характер. ‹…› Тот, кто этого не понимает, не более как слепец, присутствующий при зрелище, которое мир ему представляет'.
Революционная бесовщина увлекала многих честных и искренних Русских людей: слишком соблазнительна была приманка. А чтобы распознать ложь соблазна, мало быть честным и искренним. Мало даже быть умным. Нужно быть духовно ориентированным (хотя и это не даёт подлинного ручательства).
Революция в России ясно сознавала своим главным врагом Православие (и самодержавие, и народность в единстве с ним). Революционные вожделения укреплялись постепенным оскудением веры в народе.
Русская литература была непосредственно включена во все исторические процессы, в преобразования, совершаемые над страною и над народом.
1
Николай Гаврилович Чернышевский
Когда солдаты-конвоиры препровождали в сибирскую неволю Николая Гавриловича Чернышевского (1828–1889), они были поражены его нравственным обликом. 'Нам говорили, что мы будем охранять страшного злодея-преступника, а это святой' — так примерно передавали они свои впечатления.
Ленин, вспоминая о том сильном воздействии, какое оказал на него роман 'Что делать?', выразился: 'Он меня всего глубоко перепахал'.
Итак, святой вдохновил бесовскую силу?
Как мы знаем, в романе 'Что делать?' автор дал своё, революционное, понимание проблемы русского Инсарова. Если Тургенев в потребности такого типа для России сомневался, то Чернышевский высказался категорично: '… это цвет лучших людей, это двигатели двигателей, это соль соли земли'.
Соль соли земли?… Он понимал, хорошо понимал смысл этого образа.
— Что делать?
— Созидать будущее, которое светло и прекрасно. Говори же всем: вот что в будущем, будущее светло и прекрасно. Любите его, стремитесь к нему, работайте для него, приближайте его, переносите из него в настоящее, сколько можете перенести: настолько будет светла и добра, богата радостью и наслаждением ваша жизнь, насколько вы умеете перенести в неё из будущего. Стремитесь к нему, работайте для него, приближайте его, переносите из него в настоящее всё, что можете перенести.
— Но как это делать?
— Так, как это делают 'новые люди', Вера Павловна, Лопухов, Кирсанов…
— Что же они делают?
— Преобразовывают жизнь. Устанавливают экономические отношения на основе новой, социалистической формы собственности. Устанавливают новые отношения между людьми, основанные на свободной любви и взаимном уважении. Они строят новую жизнь.
— Но разве можно им подражать?
— Отчего же нет?
— Оттого что они необыкновенные, что они слишком высоки для нас.
— Нет, они самые обыкновенные, а то, что они делают, под силу любому. Вся и цель-то истории, чтобы таким стал каждый: '…Тогда уж не будет этого отдельного типа, потому что все люди будут этого типа и с трудом будут понимать, как же это было время, когда он считался особенным типом, а не общею натурою всех людей'.
— Неужели так?
— Именно так.
— Как вы докажете это?
— Чтобы доказать, я покажу вам подлинно необыкновенного человека.
'Необыкновенный' Рахметов и есть, по Чернышевскому, 'соль соли земли'. Остальные — весьма обыкновенны. Но
Есть в романе одно весьма примечательное место. Обойти его вниманием было бы серьёзным просчётом при осмыслении революционной идеологии. Чернышевский рассуждает: 'Ложь не выходила из уст его', — сказано про кого-то в какой-то книге…Читают книгу и думают: 'Какая изумительная нравственная высота приписывается ему!' Писали книгу и думали: 'Это мы описываем такого человека, которому все должны удивляться'. Не предвидели, кто писал книгу, не понимают, кто читает её, что нынешние люди не принимают в число своих знакомых никого, не имеющего такой души, и не имеют недостатка в знакомых и не считают своих знакомых ничем больше, как просто-напросто нынешними людьми, хорошими, но очень обыкновенными людьми'. Что же то за «книга»? Автор не вполне точно цитирует книгу пророка Исайи:
Нетрудно разглядеть, что в романе Чернышевского облик особенного человека внешне строится по канонам христианской аскетики. Вообще понятия 'святой, пророк' и т. п. обильно используются при разговоре о революционерах, о положительных (с позиции того, кто говорит) героях истории. Они используются в литературе, искусстве, публицистике, в социальной науке — вплоть до наших дней. Не случайно последователи Чернышевского в своей прокламации дали парафраз известных слов Спасителя:
В прокламации: 'Помни, что кто тогда будет не с нами, тот будет против; кто против — наш враг, а врагов следует истреблять всеми способами'.
Так зримо проявляется в данном сопоставлении мысль, возводимая к Блаженному Августину: дьявол
