Времечко выдалось жутко напряженное, работы навалилось столько, что уже не справляюсь, плюс т. III. Чувствую, что выдохся, точно спущенная шина; но есть надежда, что оживу — завтра, когда (или если, как обещано) прибудет окончательная корректура т. III.

Книгопродавцы — среди них мистер Уилсон из «Бампуса» — говорят, что после задержки столь долгой лучшим временем для публикации будет конец сентября.....

Думаю, «А. энд А.» теперь, возможно, возьмет «предысторию» хоть в каком-нибудь виде. Когда я в прошлую пятницу был в городе, оно вроде бы не возражало рассмотреть книгу размером приблизительно с т. I.

[5 июня 1955 г. обозреватель «Нью-Йорк таймс бук ревью» Харви Брейт включил в свою еженедельную рубрику «Книги снаружи и внутри» рассказ о Толкине и его произведениях. Был там и следующий пассаж: «Что, спросили мы доктора [sic!] Толкина, служит вам горючим? Доктор Т., — он преподает в Оксфорде, когда не пишет романов, — с ответом не задержался: «Я в горючем не нуждаюсь. Я, в конце концов, не машина. (А вот если бы во мне и в самом деле работал двигатель, так я бы никакого мнения на этот счет не имел, а вам следовало бы спросить механика.) Сочинение мое отнюдь не «развилось» в серьезный труд. Оно было таким с самого начала. Так называемая «детская повесть» [«Хоббит»] представляла собою лишь фрагмент, вырванный из уже существующей мифологии. В той мере, в какой она закамуфлирована «для детей» по стилю и манере изложения, я о том жалею. И дети тоже. Я — филолог, и все мои труды носят филологический характер. Хобби я избегаю; я — человек весьма серьезный и не делаю различий между личным удовольствием и долгом. Я приветлив, хотя необщителен. Работаю я исключительно личного удовольствия ради, поскольку обязанности мои доставляют мне лично массу удовольствия».

Эти замечания были, по всей видимости, заимствованы из письма, написанного Толкином в ответ на расспросы представителя «Нью-Йорк таймс». 30 июня 1955 г. Толкин написал своим американским издателям, в «Хоутон-Мифлин»: «Прошу вас, не вините меня за то, что сотворил этот Брейт с моим письмом!.... В оригинале наблюдался какой-никакой смысл; однако к этому качеству Харви Б. явно не восприимчив. Мне задали ряд вопросов и попросили ответить на них коротко, остроумно и афористично..... Из чистой жалости [к очередному корреспонденту, нуждающемуся в информации].... прилагаю несколько заметок по вопросам, иным, нежели просто факты моего «curriculum vitae» /*Биография (лат.)*/ (каковые можно почерпнуть из справочников)». Ниже приводятся эти «несколько заметок». Текст воспроизведен по машинописной копии, по всей видимости, сделанной в «Хоутон-Мифлин» с оригинала письма; этот машинописный вариант в разное время высылался целому ряду корреспондентов, обращавшихся за сведениями; некоторые впоследствии цитировали его в собственных статьях о Толкине. Толкину тоже предоставили машинописный экземпляр; он внес в него ряд примечаний и поправок, которые включены в приведенный ниже текст.]

Фамилия моя — ТОЛКИН (TOLKIEN, не — hein). Фамилия немецкая (из Саксонии), представляет собою англизированную форму Tollkiehn, т. е. tollkuhn. Но, кроме как в качестве руководства к написанию, этот факт столь же обманчив, как любые голые факты. Ибо я и не «отчаянно-храбр» [1], и не немец, кем бы уж там ни были мои далекие предки. Они эмигрировали в Англию более 200 лет назад и очень быстро сделались самыми что ни на есть англичанами (не британцами), хотя музыкальную одаренность сохранили — этого таланта я, к сожалению, не унаследовал /*Фамилия, именно в таком написании, два-три поколения назад перекочевала и в Соединенные Штаты (из Канады). Не так давно я списался с семейством, живущим в Техасе. — Прим. авт.*/.

На самом деле я куда в большей степени — Саффилд [2] (семейство родом из Ившема, что в Вустершире); и своим пристрастием к филологии, особенно германских языков, и к эпосу, я обязан не кому иному, как моей матушке, которая сама меня обучала (до тех пор, пока я не получил стипендию в старинной классической школе города Бирмингема). Действительно, если говорить об Англии, я — западно-мидлендец и чувствую себя дома только в пограничных графствах между Англией и Уэльсом; и я так думаю, что англосаксонский, западный среднеанглийский и аллитерационная поэзия стали для меня детским увлечением и основной сферой профессиональной деятельности столько же в силу происхождения, сколько и обстоятельств. (Кроме того, меня особенно привлекает валлийский /*Синдарин, язык Серых эльфов, на самом деле намеренно сконструирован так, чтобы он фонологически походил на валлийский и при этом был в родстве с наречием Высоких эльфов, подобно тому, как соотносятся между собою британские (в прямом смысле этого слова; т. е. кельтские языки, на которых говорили на этом острове во времена римского завоевания) и латынь. Все имена в книге, а также и языки, конечно же, сконструированы, и не как попало. — Прим. авт.*/.) Я с удовольствием пишу аллитерационные стихи, хотя, помимо нескольких фрагментов во «Властелине Колец», опубликовал совсем мало, если не считать «Возвращения Беорхтнота» (в «Эссе и очерках Ассоциации английского языка», 1953, Лондон, Джон Марри); этот драматический диалог о сути «героики» и «рыцарственности» за последнее время дважды транслировался по Би-би-си. Все еще надеюсь закончить длинную поэму «Гибель Артура», написанную тем же стихом [3].

И тем не менее родился я в Блумфонтейне, в Оранжевой провинции — еще один обманчивый факт (хотя в самых первых моих воспоминаниях фигурирует жаркая страна), поскольку в 1895 г. меня кораблем увезли домой, и большую часть последующих шестидесяти лет я провел в Бирмингеме и в Оксфорде, если не считать пяти или шести лет в Лидсе: свою первую должность после войны 1914-1918 гг. я получил в тамошнем университете. Путешествовал я очень мало, хотя я неплохо знаком с Уэльсом , часто бывал в Шотландии (никогда — севернее реки Тей), немного знаю Францию, Бельгию и Ирландию. В Ирландии я провел немало времени, и с прошлого июля, собственно говоря, являюсь доктором литературы дублинского Юниверсити-Колледжа; но попрошу заметить, что впервые я ступил на землю «Эйре» в 1949 г., после того, как «Властелин Колец» был закончен, и нахожу, что и гаэльский язык, и самый воздух Ирландии мне абсолютно чужды — хотя последний (не язык) очень даже притягателен.

Могу добавить, что в октябре получил степень (Doct. en Lettres et Phil. /*Доктор филологических наук (фр.)*/) в Льеже (Бельгия) — хотя бы лишь отмечая тот факт, что меня, к превеликому моему изумлению, приветствовали по-французски как «lе createur de M. Bilbo Baggins» /*Создатель месье Бильбо Бэггинса (фр.)*/; а еще более изумился я, когда, в пояснение аплодисментов, мне сообщили, что я — «поставлен в учебную программу»?????? Увы!

Да позволено мне будет прояснить то, что X. Брейт оставил от моего письма: замечание насчет «филологии» относилось к тому, что я считаю ключевым «фактом» касательно моего труда: а именно, что он представляет собою единое целое, и вдохновлен в основе своей лингвистикой. Университетское начальство вполне может считать это чудачеством престарелого профессора филологии — писать и публиковать волшебные сказки и романы, и называть это «хобби» — простительным, раз уж оно оказалось (к вящему удивлению как меня самого, так и любого другого) таким успешным. Но на самом деле никакое это не «хобби», если «хобби» — это нечто, не имеющее никакого отношения к основному занятию и выбранное в качестве своего рода отдушины. В основании его — придумывание языков. Скорее «истории» сочинялись для того, чтобы создать мир для языков, нежели наоборот. В моем случае сперва возникает имя, а затем уж — история /*Как-то раз в начале тридцатых годов я нацарапал слово «хоббит» на чистой странице занудной школьной экзаменационной работы. Прошло немало времени, прежде чем я выяснит, о чем, собственно, идет речь! — Прим. авт.*/. Я бы вообще предпочел писать на «эльфийском». Но, конечно же, такое произведение, как «Властелин Колец», было основательно отредактировано, и осталось в нем ровно столько «языка», сколько, на мой взгляд, читатели смогли бы «переварить». (Атеперь вот обнаруживается, что многие не отказались бы и от порции побольше.) Однако в книге изрядное количество лингвистического материала (в придачу к непосредственно «эльфийским» именам