скоро ее получишь. Новой порции посылать не буду, пока не узнаю твоего нового адреса; хотя последующие части куда лучше. Мне не терпится узнать, как они тебе. Эта книга с каждым днем все больше предназначается тебе, так что твое мнение важнее всякого другого.

[Ответ на отзывы Кристофера о Крунстаде, где находилась его авиабаза, и о Йоханнесбурге.]

Крунстад — истинный продукт нашей культуры, такой, какова она есть и живет сейчас; Йо-бург (в наиболее удачных его местах) таков, какой ей хотелось бы быть, но какой она может быть лишь в особых экономических обстоятельствах, которые крайне нестабильны и преходящи. В Англии — и здесь меньше, чем в большинстве других европейских стран, — эта культура вплоть до сегодняшнего дня смягчалась и скрывалась за наследием былых веков (которое сводится отнюдь не только к руинам). Через десять- двадцать лет в этой земле появится множество новых Крунстадов — в том, что касается архитектуры, морали и менталитета, когда Портальные Дома /*Портальный дом — тип сборного стандартного дома со стальным каркасом, предлсг женный в 1944 г.*/, эти «времянки» облупятся и скукожатся, точно гниющие жестяные поганки, но ничего нового им на смену не появится. И, как в прошлые темные века, одна лишь христианская церковь сохранит хоть сколько-то значимую традицию (возможно, в измененном виде, а возможно, что и в поврежденном) цивилизации более высокого духовного уровня — ну, то есть, если церковь не загонят в новые катакомбы. Мрачные мысли; о таких вещах на самом деле знать не дано: будущее постичь невозможно — тем более мудрецам; ведь то, что на самом деле важно, от современников неизменно сокрыто, а семена грядущего тихо прорастают себе во тьме, в каком-нибудь позабытом уголке, пока все глаз не сводят со Сталина или Гитлера, или читают иллюстрированные статьи про Бевериджа /*Уильям Генри Беверидж (1879—1963), английский экономист и политический деятель, и глава оксфордского Юниверсити-Колледжа, возглавлял комиссию, доклад которой на тему системы социального обслуживания (1942) заложил основы современной системы социального страхования в стране.*/ («Глава Юниверсити-Колледжа у себя дома») в «Пикчерпост».....

Сегодня утром прочел лекцию; обнаружил, что «Птичка и Младенец» [1] закрыт, но тут меня окликнул голос, долетевший ко мне через поток машин, заменивший собою Сент-Джайлс, и углядел я на противоположной стороне дороги обоих Льюисов и Ч. Уильямса, неприкаянных и изнывающих от отсутствия влаги, точно вытащенное на берег судно. В конце концов мы разжились четырьмя пинтами сносного эля в «Королевском гербе» — по цене 5 шиллингов 8 пенсов..... Надеюсь увидеться с ребятами завтра; в остальном жизнь такая же яркая, как вода в канаве.....

Ну вот, пожалуйста, день уже и заканчивается. Такого роскошного заката я вот уже много лет не видел: прямо над горизонтом разливается далекое бледное сине-зеленое море, а над ним, гряда за грядой, воздвигается берег — пламенеющие херувимы огня и золота, тут и там пронизанные туманными струями — точно пурпурный дождь. Возможно, это — предвестие какого-нибудь небесного веселья поутру: барометр, во всяком случае, поднимается.

1. Шутливое прозвание паба «Орел и дитя».

[О Г. К. Честертоне]

П[рисцилла].... вот уже много вечеров, как продирается через «Балладу о белом коне»; пытаясь объяснить ей наиболее трудные для понимания моменты, я убеждаюсь, что книга не так хороша, как мне казалось. Финал вообще абсурден. Трескучие, блестящие слова и фразы (когда это не кричащие краски, а и впрямь нечто стоящее) не в силах замаскировать того факта, что Г.К.Ч. ни малейшего представления не имел о «Севере», будь то языческом или христианском.

[Кристофера перевели в лагерь под Стандертоном в Трансваале.]

23-25 сентября 1944 (FS 51)

Нортмур-Роуд, 20, Оксфорд

Дорогой мой!

Нынче утром получили от тебя еще одно микрофильмированное письмо, как раз накануне твоего отъезда в Стандертон..... Мне ужасно приятно, что главы ты одобрил. Как только получу их назад, вышлю тебе следующую порцию; на мой взгляд, она еще лучше («О кролике, тушеном с травами», «Фарамир», «Запретная заводь», «Дорога до перепутья», «Лестницы Кирит Унгола», «Логово Шелоб» и «Выбор мастера Сэмуайза»).....

Дома новостей немного. В Оксфорде света становится все больше. С окон постепенно снимают затемнение; на Банбери-Роуд — фонари в два ряда; а кое-где в переулках — обычные фонари. В четверг вечером отправился к «Инклингам» и, представляешь, впервые за пять лет ехал при свете, прямо как в мирное время, до самого Модлина. Были оба Льюиса и Ч. Уильямс; в придачу к приятной беседе — вот уже много лун был лишен-такого удовольствия, — послушали последнюю главу из книги Уорни, статью К. С. Л. и длинный образчик его перевода из Вергилия [1]. Домой отправился уже за полночь, часть пути прошел вместе с Ч. У., и разговор зашел о том, как трудно понять, что общего в понятиях, ассоциируемых со свободой в нынешнем значении этого слова, — если в них вообще есть нечто общее. Я в наличие этого общего не верю; само слово настолько затаскано пропагандой, что уже утратило какую бы то ни было значимость для разума и превратилось просто-напросто в дозу эмоций, стимулирующую накал страстей. В большинстве случаев оно вроде бы подразумевает следующее: те, кто над тобой стоит, должны говорить (от рождения) на том же самом языке — вот все, к чему в конце концов сводятся все запутанные представления о расе или нации; а в Англии — о классе, если на то пошло..... Разумеется, западные военные новости изрядно занимают наши умы; но тебе они известны ничуть не хуже, чем нам. Тревожные ныне времена, невзирая на преждевременное ликование.

Закованные в броню парни пока еще в гуще событий, и полагают (сдается мне), что гущи еще много будет. Не понимаю я позиции Би-би-си (а также и газет — так что, видимо, главный источник — М [инистерство] И[нформации]): утверждается, что немецкая армия — это разношерстное сборище маркитантов и деморализованных неудачников, при том, что, судя по их же отчетам, эта армия оказывает яростнейшее сопротивление отборнейшим, превосходно экипированным войскам (а они и впрямь таковы), лучше которых в жизни не выходило на поле битвы. Англичане гордятся (или гордились раньше) своей способностью «вести себя спортивно» (что означает, между прочим, отдавать противнику должное); впрочем, один раз побывав на футбольном матче между командами высшей и первой лиги, убеждаешься, что умением вести себя спортивно обладают отнюдь не большинство обитателей этого острова. Однако грустно видеть, как наша пресса раболепствует и пресмыкается, прямо как Геббельс в его лучшие времена, вопя, что, дескать, любой немецкий командующий, который еще держится в этой отчаянной ситуации (при том, что это сопротивление со всей отчетливостью идет на пользу военным нуждам его стороны), — не иначе как пьяница и одураченный фанатик. Не вижу особой разницы между нашим общим настроем и пресловутыми «идиотами-военными». Мы отлично знаем, что Гитлер — вульгарный, невежественный хам, в придачу к прочим своим недостаткам (или их источнику); но при этом на свете полным-полно в. и н. хамов, которые по-немецки не говорят и которые в подобных же обстоятельствах продемонстрировали бы