Видите? Он намного, намного короче мизинца на левой. — Она снова сложила руки вместе, мизинец к мизинцу.

Экстрасенс прекрасно видела, о чем говорит Эва: действительно, между ее мизинцами была заметная разница в длине, правый был короче левого. Но Лили Пиил покачала головой, не понимая, к чему все это.

Эва уронила руки на колени.

— Одна женщина-медиум, достойная доверия, у которой я однажды брала интервью, заметила, что у меня довольно короткий мизинец на правой руке, и предложила сравнить обе. Я, представьте себе, до того момента вообще об этом не думала, то есть я замечала разницу, конечно, просто не делала из этого никаких выводов. Но та медиум — она произвела на меня сильное впечатление во время интервью — объяснила, что это означает: у меня есть способности к ясновидению, только я никогда не трудилась использовать их.

Эва снова на мгновение подняла правую руку, показывая мизинец.

— Когда я сказала, что у моего крошечного сына точно такие же руки, она сказала: это знак того, что между нами существует телепатическая связь. И ее слова многое прояснили. Вот почему мы оба часто знали, что думает другой, вот почему Кэм всегда знал, когда мне больно, даже если я просто споткнулась и слегка ушибла ногу. Он мог быть, например, на спортивной площадке с отцом или где-нибудь еще, но всегда спрашивал меня, что случилось, когда возвращался домой. Он еще и говорить-то толком не умел, но всегда сразу чувствовал мое настроение, радовалась я или грустила, и действовал соответственно. Мне было до него далеко, наверное, его способности проявлялись ярче, потому что он был ребенком, его ум был чист и открыт подобным переживаниям, в общем, он всегда оказывался сильнее меня. А мне казалось, что я чувствую его переживания просто потому, что во мне говорит материнский инстинкт… хотя между мной и дочерьми ничего подобного не происходило.

Лили Пиил постаралась немного успокоить Эву, слишком уж разволновавшуюся.

— Погодите, погодите-ка минутку. — Она даже подняла руку, как бы подавая знак, но тут же снова опустила ее на стол. — Если вы оба обладаете таким даром, то почему же ваш сын до сих пор не связался с вами? Вы можете ощущать, что он жив, — простите, что приходится это говорить, — но почему он не дал вам знать точно?

— Но он это сделал, неужели вы не понимаете? Ну да, я не получала от него этих… как вы это называете… отчетливых «мысленных посланий», но думаю, он как раз теперь пытается подать мне весть, сообщить, что жив с тех пор, как исчез.

— Вы уверены в этом?

— Нет, конечно, как я могу быть уверена? Как? У меня было столько сомнений с тех пор, как он пропал, но это ведь вполне естественно. Тем не менее я всегда возвращалась к мысли — к чувству, — что Кэм жив. Более того, кое-что случилось в это воскресенье, кое-что, подтвердившее мои ощущения, заставившее меня прийти к вам.

Сжимая пальцами край маленького столика, Эва продолжила рассказ о событиях двухдневной давности. О субботнем сне, приснившемся ей, когда она задремала на кушетке в гостиной Крикли-холла. Как Кэм — она была уверена, что это был Кэм, хотя на самом деле она и не видела его, но таково ее глубочайшее внутреннее убеждение, — коснулся ее и успокоил после того, как она испугалась чего-то темного… чего-то злобного, связанного каким-то образом с этим домом. А когда она проснулась, то обнаружила на полу фотографию Кэма.

Эва с пытливой надеждой всматривалась в зеленые глаза ясновидящей.

— Я знаю, что это был мой сын, это он прогнал темноту, — настаивала она. — Я не могла все это выдумать.

Эва услышала, как за ее спиной открылась дверь магазинчика, затем раздались медленные тяжелые шаги — чьи-то ноги шаркали по деревянному полу. Лили Пиил уже смотрела в сторону входа, и Эва тоже развернулась на стуле, чтобы увидеть посетителя, вошедшего в лавку. Это оказалась женщина средних лет, дородная, крепкая, с головой, повязанной шарфом, под мышкой она держала закрытый зонтик. Женщина носила высокие ботинки, в которые были заправлены вельветовые бриджи.

Местная жительница слегка нахмурилась при виде двух женщин, сидевших у стола в глубине магазинчика, и, должно быть, ей что-то передалось от них — некое чувство, что она помешала важному и личному разговору. Она быстро взяла с полки какую-то каменную безделушку, повертела ее в руке, возможно, ища наклейку с ценой на донышке, и так же быстро поставила назад на полку. И, даже не взглянув на другие предметы, женщина вышла из магазинчика, тихо закрыв за собой дверь.

Лили Пиил заговорила раньше, чем Эва успела произнести хоть слово. Поставив локти на стол и сложив ладони вместе, она сказала:

— Если кто-то обладает паранормальными способностями, это не значит, что такой человек обязательно верит в привидения. — Она снова подняла руку, ладонью к Эве, собравшейся было вставить словечко. — Но, как это случается иной раз, — продолжила Лили Пиил, — я сама верю и в призраки, и в загробную жизнь. И потому я хочу знать: почему вы так уверены, что все увиденное вами связано именно с духом вашего сына, с его призраком? Известно, конечно, что духи иногда перемещают материальные объекты, так что почему бы и не сбросить фотографию? Думаете, это телепатическая связь, а не контакт с нематериальной сущностью умершего сына?

Глаза девушки смотрели на Эву холодно, в них даже светилась колючая твердость, которую, казалось, ничто не могло поколебать.

— Потому что Кэм снова подал мне надежду, — мгновенно ответила Эва. — Я почти перестала надеяться, я почти начала верить, что Камерон мертв, и я просто не способна признаться себе в этом. И мои сомнения в том, что он жив, росли и росли в последнее время, но в воскресенье, после всего случившегося, сомнения исчезли, и я знала, просто знала — Кэм жив и пытается мысленно связаться со мной. Он старался подсказать мне, где я могу его найти.

Экстрасенс несколько мгновений молчала, будто не знала, как ей отреагировать на сказанное. Потом зеленые глаза снова похолодели.

— Мне очень жаль, — сказала она, — но этого недостаточно. — Ее голос звучал все так же резко и отрывисто, как будто она решила не принимать уверенности Эвы. — Это не означает, что ваш сын жив. Скорее наоборот.

Эва тоже заговорила резко.

— А что, если я скажу, что ему помогали?

— Что вы хотите этим сказать?

Эва, не обращая внимания на упорство ясновидящей, без малейших признаков сомнения принялась рассказывать обо всем, что происходило в снятом ими доме: о стуках, о маленьких лужицах воды, о двери подвала, которая наотрез отказывалась оставаться запертой. Она рассказала экстрасенсу о быстрых шагах в спальне на чердаке, которые слышали и она сама, и вся их семья. Она рассказала Лили Пиил о волчке и танцующих детях, за которыми наблюдали и сама Эва, и Келли, и о детских лицах, смотревших из окон спальни. Рассказала об одиннадцати ребятишках, погибших в этом доме, утонувших в день большого наводнения в сорок третьем году.

— Вы говорите «этот дом», — сказала наконец Лили Пиил. — Но как он называется? У него ведь есть название, а не номер, правильно?

Эву удивил этот вопрос.

— Конечно. Он называется Крикли-холл. Вы о нем слышали?

На лицо ясновидящей как будто набежала тень. Она внимательно посмотрела на Эву.

— Мне рассказывали о том наводнении, когда я в последний раз приезжала в Холлоу-Бэй. Тогда я отдавала свою карточку хозяйке магазина, чтобы та вывесила ее на доске объявлений; женщина прочитала карточку и сказала, что, если я экстрасенс, мне бы следовало навестить Крикли-холл. Она сказала, что там живет множество призраков, а потом поведала о том наводнении и о детях и что с тех пор никто не задерживался в Крикли-холле надолго. Это несчастливый дом, сказала она, а я подумала, женщина как будто испытывает странное удовольствие, говоря обо всем этом. Я пару раз проезжала мимо этого места через недлинный деревянный мост и помню, как содрогнулась, увидев тот дом. Там вокруг царит ужасное уныние, похожее на ту подавленность, что постоянно витает в самой деревне, только еще более сильное, более выраженное.