«Не стоит, сынок. Зачем тебе это? Пойми, в моей жизни это было и останется самым страшным зрелищем». И Алеку оставалось только представлять, как сотни тысяч — а может, и миллионы — людей, взяв с собой лишь самое необходимое, грузились в огромные корабли, чтобы навсегда покинуть родную планету; как рвались дотоле прочно связывавшие тех, кто улетал, и тех, кто оставался, и как прощались, зная, что скорее всего никогда больше не увидят друг друга, братья и сестры, родители и дети, деды и внуки. И самое нелепое и страшное во всем этом было то, что никто никого особо не неволил и не принуждал. Те, кто улетал, сами выбрали трудную долю изгоев и скитальцев. Те, кто оставался, добровольно обрекали себя и своих детей на каторжный труд и на лишения. Но при этом одни оставались, а другие отправлялись в путь, и между теми и этими в считанные дни и часы разверзалась бездонная трещина-пропасть, которая с каждым часом, с каждой минутой и с каждой секундой становилась все шире и шире, и люди еще видели друг друга, слышали голоса родных и близких, могли дотронуться до их рук и волос и ощутить тепло их ответных объятий — но уже каждый из них испытывал такое же чувство, какое возникает, когда общаешься с кем-то по видеофону или смотришь давнюю голозапись: вроде бы вот они, перед тобой, живые, смеющиеся, плачущие, говорящие, двигающиеся люди, — и в то же время ты знаешь, что их нет здесь, рядом с тобой, что они находятся где-то очень далеко, в пространстве либо во времени.

Размышления Снайдерова были прерваны тем, что какой-то лихач на узком, приземистом скоростном турбокаре — насколько он успел разглядеть очертания, это была «Беретта» — обогнал их, вывернувшись на полной скорости откуда-то из бокового переулка, и стал удаляться по улице на бешеной скорости.

— Черт, откуда он только взялся? — удивленно проронил старший патруля, сидевший рядом с водителем. — И куда это он так торопится? Фил, «просвети»-ка его на всякий случай!

Филипп Зеров, отвечавший в экипаже за инструментальное обеспечение патрулирования, произвел быстрые манипуляции с кнопками сканера на приборной панели и удивленно присвистнул:

— Ого, да это же один из главарей местных «красных», командир! У нас он зарегистрирован полгода назад. Помните бойню в Семнадцатом квартале? Этот тип был одним из ее зачинщиков и с тех пор числится в розыске.

— Пат, давай за ним! — бросил старший экипажа водителю и повернулся к остальным: — Ребята, приготовьтесь к захвату.

Команда была явно лишней. В машине раздалось дружное лязганье затворов и пиканье включаемых комплексов индивидуальной защиты. Машина взревела турбиной, а потом и сиреной, и устремилась в погоню за «Береттой», медленно, но неуклонно настигая ее.

Снайдеров нащупал кнопку открывания своего десантного люка и замер в готовности. В груди он ощущал знакомый холодок, как всегда бывало перед тем когда появлялась реальная возможность схватки. Холодок этот был вызван скорее не Ограхом погибнуть самому, а опасением вот сейчас, своими руками, отправите на тот свет человека. Пусть даже отъявленного экстремиста, на совести которого смерть многих друга людей.

«Ничего, — успокаивал себя Алек. — Сейчас возьмем этого придурка — это как пить дать, ведь нас еще никто не уходил, — а потом до конца дежурства ничего больше не случится, а после смены ты вернешься домой, к жене и сыну, отмоешься, отоспишься сотрешь из памяти все, что переживал ночью, пойдешь в консерваторию, где тебя будут ждать твои мальчишки и девчонки, с которыми ты разучишь что- нибудь из Гайдна или Стравинского, и все встанет на свои места хотя бы до следующего заступления в патруль».

— Действуем как обычно, парни, — бубнил по ВШ командир. — Если он не остановится, то…

Договорить он не успел.

Все произошло за считанные доли секунды.

Откуда ни возьмись, сбоку из-под арки на улицу наперерез «Беретте» вынырнул тяжелый тупорылый турбогрузовик. Описав неуклюжую параболу и набирая скорость, он ударил всей своей массой по легковушке сминая в лепешку ее хрупкий корпус и отбрасывая на тротуар. Удар был таким сильным, что «Беретта» взмыла свечой в воздух и, пролетев с полсотни метров изуродованной, расплющенной ракетой, с грохотом ударилась о металлопластовое ограждение, окончательно теряя всякое сходство с машиной и превратившись в мгновение ока в груду обломков.

Грузовик, нисколько не пострадавший от столкновения, взвыл турбиной, устремляясь к ближайшему въезду на высотную эстакаду.

Пат ударил по тормозам, останавливая патрульную машину возле останков «Беретты», и патрульные тут же посыпались на мостовую.

— Командир, он уходит! — прозвучал в наушниках шлема Снайдерова чей-то голос.

— Огонь на поражение! — скомандовал старший, и Алек, припав на одно колено, стал ловить в прицел карабина удаляющуюся громаду грузовика.

Палец лег на кнопку спуска, но почему-то оказался не способен вдавить ее, чтобы выстрелить. Снайдеров почувствовал, как его лицо в шлеме покрывается мелкими капельками пота. «Нет, — твердил кто-то невидимый внутри его. — Я не могу!» «Ты должен! — возражал другой голос, уверенный и решительный. — Теперь это твоя работа, Алек, стрелять. Ты же полицейский, ты должен стоять на страже мира и спокойствия, и ты не должен дать этому негодяю „синему“, только что хладнокровно расправившемуся со своим противником, уйти безнаказанно!»

Но он так и не выстрелил. Это сделали другие.

Огненные фиолетовые трассы скрестились на грузовике, и тот взорвался, превратившись на миг в сгусток ослепительного огня. Видимо, чья-то гранатопуля угодила прямо в топливный бак…

Как ни странно, но водитель грузовика был еще жив. Взрывная волна выбросила его из кабины через лобовое стекло и швырнула на барьер эстакады. Впрочем, жить ему оставалось явно недолго. Когда патрульные подбежали к нему, он не мог уже говорить и только пускал кровавые пузыри изо рта. Скорее всего у него был переломан в нескольких местах позвоночник и отбиты легкие.

Это был еще совсем молоденький парнишка, и на опытного экстремиста он никак не походил.

Командир группы патрульных присел на корточки перед раненым.

— Почему ты раздавил «Беретту», парень? — спросил он. — Ты что, не видел, что мы ее преследовали?

Но водитель грузовика только слабо усмехнулся в ответ и умер…

Надеждам Снайдерова на благополучное завершение дежурства в эту ночь не суждено было сбыться. Едва старший вызвал так называемую «аварийную» группу, которая должна была заняться эвакуцией останков машин, доставкой тел покойных в морг и приведением в порядок дорожного полотна, как в наушниках патрульных раздался сигнал вызова.

— Какого черта вы торчите на одном и том же месте? — раздраженно осведомился диспетчер. — Собираетесь отпевать этих типов, что ли?.. Дуйте на Проектируемый, там намечается массовое развлечение народа типа «стенка на стенку», а чтобы вам было не скучно, я направляю туда еще пять экипажей…

Патрульные устремились к машине.

Однако добраться до Проектируемого переулка, находящегося в нескольких кварталах от въезда на эстакаду, им было не суждено.

Когда их машина виляла, сокращая путь, по лабиринту проездов между многоэтажками, один из домов, поблизости от которого они проезжали, внезапно содрогнулся, подпрыгнул, словно собираясь взлететь наподобие фантастического Корабля Пришельцев, и обрушился вовнутрь себя, как сбитый чьей-то неосторожной рукой карточный домик. Патрульную машину оторвало от дороги и с силой швырнуло на столб освещения. А потом с неба на дорожное полотно посыпались осколки битого стекла, обломки бетонных плит и камни разных размеров. И, словно заметая следы преступления, на землю просыпалась туча пыли, песка и мелких камней.

Когда Снайдеров пришел в себя, оказалось, что он лежит, уткнувшись носом в металлоасфальт, и карабина с ним уже нет, а в голове пусто и звонко, как в железной бочке. Алек с трудом поднялся на ноги и осмотрелся, хотя из-за пыли и отсутствия освещения вокруг ничего не было видно.

Перевернутую машину патруля он разглядел в стороне, и вокруг нее лежали неподвижные тела товарищей. Алек хотел было кинуться к ним, чтобы убедиться что не ему одному повезло остаться в живых, но вдруг откуда-то из пылевого облака послышались громкие голоса, и какое-то шестое чувство подсказало Снайдерову не двигаться.