облегчению и для восстановления едва не погибшей репутации, вновь оказывается на коне — как в прямом, так и в фигуральном смысле.

А покуда капитан Марбо со своим отрядом шел от площади Доньи Марии-де-Арагон к площади Санто-Доминго, горожане, вооруженные древними мушкетонами или охотничьими ружьями, пытаются отойти к Паласьо-Реаль или спуститься к нему с Пуэрта-дель-Соль, однако путь им перекрыт полевыми караулами полковника Фредерика, расставившего на прилегающих улицах пушки и пехоту. И потому стоит лишь горожанам этим показаться на Альмудене и Сан-Хиле, как вдоль этих улиц во всю их длину начинает свистеть безжалостная картечь. Так погиб Франсиско Санчес Родригес, 52 лет, работник каретной мастерской маэстро Альпедрете, получивший заряд в грудь, когда поворачивал за угол улицы Фактор вместе с двумя солдатами из полка арагонских волонтеров — Мануэлем Агрелой и Мануэлем Лопесом Эстебой. Оба тоже получили тяжелые раны и скончались несколько дней спустя. Шедшего с ними почтальона Хосе Гарсию Сомано картечь каким-то чудом не задела, но смерть свою он найдет через полчаса у сквера Сан- Мартин от мушкетной пули. Сверху, из окна дворца, где валлонские гвардейцы, раздобыв боеприпасы и заперев двери, собрались отбивать французов, если те попробуют сунуться, капитан Алехандро Купиньи в бессильном бешенстве видит, как польские уланы, вылетев с площади Гримальди, рубят и топчут бегущих в смятении горожан.

Из тех, кто спасся из-под огня, одни носятся по городу, с криками требуя оружия, другие прячутся где-нибудь поблизости, ожидая, когда представится случай отомстить. Именно так поступают Мануэль Антолин Феррер, помощник садовника из королевского замка во Флориде, отставной таможенник Николас Каналь и некто Мигель Гомес Моралес — все трое напали с навахами на передовой дозор гвардейских гренадер, выскочив на них из подворотни. Двоих убили и попытались уйти по крышам, однако оказались, на свою беду, в глухом дворе. Николасу удалось спастись, перескочив на соседнюю крышу, а Моралеса с Феррером схватили, измолотили прикладами и оттащили в каталажку. Обоих на рассвете следующего дня расстреляют на горе Принсипе Пио.[19] В числе казненных окажется и Хосе Лонет Риэско, галантерейщик с площади Санто-Доминго, которого арестовали после схватки у дворца, когда он бежал по улице Инквизиции с разряженным пистолетом в одной руке и ножом — в другой.

Больше повезло Антонио Варе, делопроизводителю курии и одному из тех немногих, кто, не принадлежа к простонародью, дрался сегодня на улицах. Появившись вместе со своим дядюшкой Клаудио Сансом, регистратором судебной палаты, сперва на Пуэрта-дель-Соль, а потом на дворцовой эспланаде с намерением сражаться, Вара намерение свое исполнил и участвовал в столкновениях, пока, погнавшись за отступавшими французами, не получил неподалеку от здания совета Кастилии пулю, выпущенную гренадером императорской гвардии. Дядюшка и вызвавшийся ему помочь дон Педро де ла Камара, податной инспектор, отнесли раненого в его дом на улице Толедо, где он переждал лихолетье, оправился от раны и выжил.

Другим не посчастливилось. По всему кварталу взбешенные гибелью товарищей французы открывают огонь по всякому, кто приблизится на выстрел, устраивают форменную травлю тех, которые спасаются бегством. В этих обстоятельствах были ранены Хулиан Мартин Хименес, житель Аранхуэса, и ткач из Вито Педро Кавано Бланко, 24 лет. Хосе Родригес, лакей дона Антонио Искьердо, члена совета Кастилии, получив пулю неподалеку от дома своих хозяев на улице Альмудены, отчаянно стучит в двери и зовет на помощь, однако французы уже настигли его: один наносит удар саблей по голове, другой добивает выстрелом из пистолета. На той же улице, совсем невдалеке, Мануэль Нуньес Гаскон, 10 лет, швырявший в солдат камни и пытавшийся скрыться, был заколот штыком на глазах у обезумевшей от ужаса матери, которая наблюдала все это из окна.

На другом конце улицы Альмудена, притаясь вместе со своим слугой Ольмосом в подворотне неподалеку от здания совета, маркиз де Мальпика видит, как мимо один за другим проносятся несколько всадников: нет сомнений, что это курьеры и ординарцы, посланные с площади Доньи Марии. Чутьем военного человека он понимает замысел французов. Все мадридские проспекты, начинаясь от пяти главных городских ворот, сходятся, подобно спицам колеса, в одной точке — на площади Пуэрта-дель-Соль. Испанская столица — не цитадель, укреплений в ней нет, и никакое сопротивление невозможно, если противник — да, пришло время называть французов именно так, и никак иначе — занял центр окружности и перерезал радиусы. Маркиз де Мальпика знает, в каких пригородах и предместьях стоят императорские войска, и предвидит, что в первую очередь они постараются взять эти пять ворот и основные проспекты — тогда возмущение можно будет счесть подавленным. При виде того, как бестолково мечутся из стороны в сторону горожане, лишенные оружия, навыка и командиров, маркиза осеняет: единственный способ сопротивляться — встретить французов на подступах к воротам, не дав их колоннам заполнить широкие улицы.

— Кавалерия, Ольмос. Вот он, ключ к успеху! Понимаешь?

— Нет, но это не важно. Ваше сиятельство прикажет, я все исполню.

Выскочив из ворот, Мальпика останавливает кучку отступающих мятежников, потому что лицо их предводителя ему знакомо. Это конюх из придворных конюшен, и он, в свою очередь узнав маркиза, снимает шапку. Свернутый плащ на плече, мушкет в руках, а следом — еще полдесятка людей, включая мальчика и женщину в переднике, держащую мясницкий топор.

— Под таким огнем держаться не было возможности, сеньор маркиз. Теперь люди разбежались, каждый дерется, где может, поодиночке.

— А вы-то намерены драться дальше?

— Зачем спрашивать, сеньор маркиз? Как же иначе?

Мальпика объясняет свой замысел. Кавалерия, самим Богом созданная для борьбы с беспорядками, — вот главная угроза для тех, кто сражается на улицах. У французов она сосредоточена в двух местах — на Буэн-Ретиро и в Карабанчелесе. Ретиро далеко отсюда, там уже ничего нельзя сделать, а вот остальная конница пройдет через Толедские ворота. Значит, здесь и надо ее остановить.

— На вас можно рассчитывать?

Все кивают, а женщина с топором громогласно зовет тех, кто убегает от дворца. Так их набирается человек двадцать, и среди них выделяются парень в желтом мундире лузитанских драгун и четверо — в синих, с красными отворотами: валлонские гвардейцы, стоявшие на карауле в «подъезде казны», удрали через окно, чтобы присоединиться к мятежникам. Драгуну по имени Мануэль Руис Гарсия — 24 года. Одного из гвардейцев, 19-летнего эльзасца, зовут Франц Веллер, другого — 26-летнего поляка — Лоренц Лелека, а двое остальных — венгры: Грегор Френцманн, 27 лет, и Паль Монсак, 37. Прочие — садовники, аптекарский ученик, парни из соседних кварталов, мальчишка-водонос 15 лет от роду с окровавленной повязкой на голове, привратник из совета Кастилии и удалец из Лавапьес, отзывающийся на имя Мигель Кубас Салданья, плотник по роду занятий, истый маноло по виду и поведению — нагловатый малый в сетчатой шапочке на голове, куртке со шнурами и с длиннющей, в две пяди, навахой за кушаком. В товарищах у него — настоящий висельник в буром плаще, а сам он очень бойко предлагает поднять в своем квартале десяток-другой надежных, как он выражается, ребят. И вот маркиз, задержавшись немного перед своим особняком и дождавшись, когда Ольмос приведет подкрепление в лице трех молодых слуг, прихватив два карабина и четыре охотничьих ружья, по самым тихим улочкам, чтобы не нарваться на французов, ведет своих волонтеров к Толедским воротам.

Маркиз де Мальпика был не единственным, кто додумался преградить путь французским войскам к центральным площадям. На северо-востоке столицы многочисленный, вооруженный карабинами и охотничьими дробовиками отряд, куда в числе прочих входили Николас Рей Канильяс, 32 лет, бывший кавалерист, Рамон Гонсалес де ла Крус, слуга генерала дона Хосе Хенаро Саласара, повар Хосе Фернандес Виньяс, бискаец Ильдефонсо Ардой Чаварри, сапожник Хуан Мальо, 20 лет, рабочий с маслобойни Хуан Гомес Гарсия, 26 лет, рядовой Павийского драгунского полка Антонио Мартинес Санчес, решает не выпускать Бонапартовых солдат из казарм Графа-Герцога на Сан-Бернардино, а для этого — притаиться поблизости. Первым суждено погибнуть Николасу Рею, который выстрелом из пистолета в упор свалил часового, но и сам был убит на месте. С этой минуты горожане, заняв позиции в соседних домах и за глинобитными оградами, начинают стрелять, и завязывается настоящий бой — настоящий, хоть и весьма скоротечный из-за неравенства сил: пятьсот французов против двадцати с чем-то испанцев. Моряки