Ник передал гостиничному посыльному письмо для герра Аматова, в котором выражал жгучее желание приобрести большую партию катанной стали, естественно, на условиях предоплаты, и сообщал о своём намерении посетить вечером знаменитый ресторан «Москва». Взяв предложенную денежку, посыльный пообещал доставить письмо адресату незамедлительно.

Ближе к вечеру переоделись в вечерние платья-костюмы, бабочки-смокинги. Айна такое платье себе выбрала — умереть и не встать: с очень открытым декольте и с умопомрачительным разрезом. Видал бы Лёха Сизый этот наряд, то-то бы психанул, никуда бы Айну не выпустил, даже для пользы дела, а платье это постыдное — порвал бы на мелкие клочки.

Ник ограничился, кроме классического смокинга и бабочки — ясен пень, только чёрными очками, делающими его неотразимо загадочным, да прихватил с собой пузатый кожаный саквояж.

Через портье вызвали такси, за полчаса доехали до нужного места.

Вот оно — громоздкое здание, выкрашенное в яркий красный цвет, на фасаде дома крупно было выведено белыми неровными буквами: «Restaurant MOSKWA».

Тут же подбежал халдей в раззолочённом сверх всякой меры тёмно-зелёном кафтане, предупредительно распахнул двери такси, угодливо зачастил:

— Гуте таг, майне либе дамен унд херрен! Битте, битте!

Ник протянул шофёру пару купюр, вылез из машины, совсем невежливо отпихнул халдея в сторону, протянул Айне руку, помог элегантно покинуть автомобиль.

Мимо двух таких же раззолочённых швейцаров прошли в помещение ресторана.

— Ёлы-палы, — чуть слышно на русском прошептал Ник, — сплошные восторг и полная уважуха!

Всё вокруг было оформлено в стиле «Очень богатый русский боярин, ни в чём удержу не знающий»: вокруг сплошное сусальное золото, разномастные кресты, матрёшки, балалайки, портреты русских Императоров и Императриц, прочих важных особ, включая Адольфа Гитлера.

В особой нише располагался позолоченный столик — на позолочённых же ножках. На узорчатой столешнице лежала огромная книга в бархатной обложке, украшенной драгоценными и полудрагоценными каменьями.

— Это наша ресторанная книга почётных посетителей, — пояснил халдей. — Полистайте, уважаемые гости, посмотрите, кто сюда заглядывал до вас!

Ник лениво полистал толстые страницы. Такое впечатление, что сюда весь цвет русской иммиграции заходить изволил: князья, графья, действительные тайные советники, известные балетные примы. Да и местная австрийская элита, включая министров и генералов, не гнушалась в этой книге черкнуть пару слов. Ага, а это то, ради чего и ехали сюда: Алекс Гонсалес, испанский бизнесмен и гранд, — Лёха Сизый, то бишь!

Ник небрежно кивнул головой и изобразил плечами брезгливость, мол, сперва выпьем-откушаем, а потом уже и решим — стоит ли в этой книжке расписываться.

Мебель в ресторанном зале оказалась неожиданно европейской — хлипкие столы и стулья на вычурно изогнутых ножках.

И меню было под стать мебели: мидии, лягушачьи лапки, карпаччо, креветки с омарами, гусиная печёнка в трюфелях, испанская паэлья, прочие аналогичные разносолы. Ну, и солидная коллекция вин: местные австрийские, французские, испанские, итальянские, калифорнийские…

Айна, не задумываясь, сделала заказ — абсолютно нескромный и помпезный.

Ник незаметно огляделся по сторонам.

Заняты были три четверти столиков, в основном, парами: дама с оголёнными плечами, при ней офицер в парадной форме, хотя и штатские попадались — в смокингах и фраках. Судя по всему, этот ресторан пользовался у местной элиты успехом, несмотря на красный цвет фасада.

На сцене что-то наигрывали на балалайках и ложках дюжие парни в белых рубахах, расшитых разноцветными петушками, после них дородная тётушка старательно исполняла русские народные песни. Публика вяло хлопала в ладоши, уделяя своё внимание, в основном, кухонным изыскам и дорогим винам.

Неожиданно появился достаточно пухлый католический монах, пошёл от столика к столику, тряся кружкой для сбора пожертвований.

Когда служитель церкви подошёл к их столику, Ник протянул просителю достаточно крупную швейцарскую купюру. Монах незамедлительно запихал ценную бумажку себе за пазуху и вальяжно поинтересовался:

— Верите ли вы в Бога, сударь мой? И какого вы вероисповедания?

— Скорее всего — верю, — подумав немного, ответил Ник. — По крайней мере, заповеди стараюсь соблюдать, по мере сил своих скудных. А по поводу вероисповедания — затрудняюсь вам ответить. К служителям культов всяких отношусь с недоверием. Предпочитаю с Богом лично общаться, вовсе без посредников.

— И где же это вы, сударь мой, общаетесь с Господом нашим? — всерьёз призадумался монах.

— Лучше всего — в горах получается, или на озере, а ещё — звёздной ночью с балкона высотного здания, тут главное, чтобы в полном одиночестве…

Про то, что перед тем общением желательно чего-нибудь горячительного принять, Ник, понятное дело, говорить не стал, вдруг не так поймёт монах? Донесёт ещё куда, в гестапо, например?

Через час в зале появился Аматов — дородный пожилой дядечка в белом летнем костюме. Дядечка выглядел презентабельно донельзя: рост — под метр девяносто, грузен и вальяжен — килограммов на сто сорок запросто потянет, чёрная кучерявая шевелюра, очки в платиновой оправе, на левом запястье — массивный золотой «Роллекс», на безымянном пальце правой руки — перстень с чёрным брильянтом. Такой вот «шеф» — из мультфильма про капитана Врунгеля.

Ник в приветственном небрежном жесте вскинул руку над головой.

«Шеф» так же небрежно ответил тщательно выверенным жестом: мол, вижу вас, но ужасно занят, извините, подойду потом, как освобожусь.

Проследовал, совершенно очевидно, за свой личный столик, уверенным жестом подозвал к себе метрдотеля, стал задавать вопросы, потребовал принести какие-то бумаги, зашуршал ими — с видом насквозь деловым.

«Понятное дело, — решил Ник. — Цену себе набивает или, как выразился бы друг Лёха, понты дешёвые колотит».

Кивнул Айне головой — давай, твой выход, драгоценная наша донна!

В эти годы в любом уважающем себя европейском ресторане на специальном подиуме стоял хороший рояль, и любой посетитель мог подойти к нему и лично исполнить — на радость остальной публике — что- нибудь по своему усмотрению.

«Серые массы во все времена ненавидели богему, но всегда стремились богемой прослыть» — Ника с этой философской сентенцией Гешка Банкин познакомил.

Айна, элегантно сверкнув своим немыслимым разрезом, поднялась со стула и, красиво покачивая стройными бёдрами, проследовала к сцене, где что-то негромко наигрывал старый скрипач-венгр, обладатель совершенно немыслимой, седой и лохматой гривы.

Девушка небрежно постучала старика по плечу сложенным японским веером, дождалась, когда он