милиционеры, всех повязали. Вот такая версия была у меня и у всех остальных ребят.

Конечно, я понимал, что опера не верят ни одному нашему слову. Им было ясно, что мы все из одной бригады. Но, как я понял, прямых доказательств этого у них не было. Тем более что потерпевший нас особо не видел, поэтому через два дня дверь моей камеры отворилась и конвоир выкрикнул мою фамилию.

Я встал, отряхнул свою мятую одежду и направился к выходу.

– Куда еще? – спросил я. Конвоир молчал, только постукивал своим ключом-«вездеходом», открывая замки дверей. Мы спустились с третьего этажа на первый, прошли в комнату, где меня два дня назад «принимали», изымая все вещи. В эту комнату вошел дежурный по изолятору, капитан милиции. Он спросил мою фамилию.

Я назвался. Он раскрыл бумаги, порылся в какой-то картотеке, достал оттуда листок, вложенный в отдельную папочку. Вероятно, это была опись имущества, которое у меня изъяли при задержании. Достав из шкафчика небольшой мешок с номером, капитан стал мне выдавать каждую вещь по описи.

Набор был нехитрым – расческа, ключи, документы, кое-какие деньги, бумажник. Я заметил, что бумажник пуст. «Да, здорово работает наша ментовка», – подумал я. Конечно, невелика потеря – денег у меня там было немного, но все равно обидно. Говорить же о том, что у меня в бумажнике были какие-то деньги, не имело смысла. Я прекрасно знал, что менты сейчас сделают удивленные глаза и скажут: «Какие еще деньги? Может, ты сам их потратил? Не было никаких денег!» «Да бог с ними, – думал я, – главное, что на свободу вышел! А могло быть и по-другому – могли этапировать и в Бутырку...»

Дежурный офицер протянул мне листок.

– На, прочти и подпиши, – сказал он, подталкивая ко мне по столу шариковую ручку.

– Что это? – спросил я.

– Это бумага, что ты претензий не имеешь, и расписка на получение твоих личных вещей.

– Претензий каких не имею? – переспросил я.

– Ну, к нам...

– А то, что меня два дня незаконно тут продержали? – начал говорить я.

– Ну, это не ко мне вопрос, – отмахнулся капитан, – а к оперативникам. Я лишь только сторож, охранник, держал тебя тут. У тебя есть к нам претензии по содержанию, по кормлению и так далее?

– Нету, – покачал я головой. – Все было отлично, как в лучших ресторанах!

– Ну-ну, – усмехнулся капитан, – давай гуляй, парень! Может, еще увидимся... Кажется мне, что ты – тертый калач и не раз еще будешь к нам доставлен. – Капитан похлопал меня по плечу.

Оперативник в гражданском, стоящий рядом со мной, слушал все молча. Когда я получил свои вещи, то спросил у капитана:

– Я могу идти?

– Погоди, еще небольшая формальность, – сказал неожиданно опер. – Пойдем в контору, нам нужно с тобой поговорить.

Мы молча вышли из СИЗО и по дворику Петровки, 38, пошли к основному зданию. Затем он открыл массивные двери, и мы оказались у большой мраморной лестницы. Стали подниматься по ней. Мы поднялись то ли на третий, то ли на четвертый этаж, точно не помню, и двинулись по длинному коридору. Я с любопытством смотрел по сторонам.

Коридор были достаточно просторным. На паркетном полу лежали красные ковровые дорожки. Время от времени нам навстречу попадались люди в штатском. Вероятно, это были такие же оперативники. Они здоровались с моим спутником.

До этого я никогда не был на Петровке, так как никогда операми не задерживался. Но мои любимые фильмы – советские детективы типа «Дело „пестрых“, „Дело № 306“ – были сняты именно в этих коридорах и кабинетах, и ничего со времен пятидесятых годов тут не изменилось. Сейчас – уже девяностые...

Я разглядывал таблички, прикрепленные к дверям кабинетов. Оперативник заметил это и спросил:

– Что, Даня, изучаешь дислокацию и названия должностей?

Я опустил голову:

– Нет, просто любопытно.

– Ну, вот мы и на месте, – сказал опер. Мы вошли в просторную комнату с высокими потолками. Но мебель тут была старая, сталинских времен – шкафы со стеклянными створками, простые стулья. В углу кучей лежали какие-то вещи – видеомагнитофоны, диктофоны, приемники. Как я понял, это были вещественные доказательства по каким-то преступлениям. На небольшом столике лежало несколько раций, подключенных к зарядным устройствам. В углу – сейф.

Опер указал мне на стул, который стоял рядом со столом. Затем подошел к черному телефонному аппарату, тоже времен пятидесятых годов, и быстро набрал четыре цифры.

– Мы тут, – сказал он и положил трубку.

Через несколько минут дверь открылась, и в кабинет вошли двое ребят в гражданской одежде. Один, светловолосый, худощавый, был одет в пиджак. Другой – поздоровее – в водолазку, поверх которой был надет специальный ремень с кобурой для пистолета, из которой торчала рукоять «макарова».

– Ну что, Даня, как тебе на наших нарах? – спросил один из вошедших, глядя на меня и улыбаясь.

Я пожал плечами.

– Мы тебя на один интересный разговорчик пригласили, – сказал опер в пиджаке. Я удивленно взглянул на него:

– А что за разговорчик?

– Мы поковырялись в твоем деле, – объяснил он. – Проверили всех твоих родственников. Кстати, выяснили, что брат твоей матери был, оказывается, сотрудником милиции. Почему ты нам об этом не сказал?

Я вспомнил, что, действительно, мой родной дядя был ментом, но очень давно. Он был рядовым – сержантом постовой службы.

– А что, мне на каждом углу об этом кричать? – спокойно ответил я.

– Если бы ты нам об этом сказал, то мы бы к тебе с пониманием отнеслись. Мы тут с ребятами покумекали и пришли к выводу, что ты находишься как бы в двойственном положении. С одной стороны, в банде ты – человек случайный, не по тебе эта бандитская романтика...

«Интересно, – подумал я, – почему они пришли к такому выводу? Но в какой-то степени он прав...»

– С другой стороны, ты слишком близко стоишь к вашему главарю, Мансуру. У нас есть все основания привлечь тебя за соучастие в этом преступлении как второе главное лицо. Тем более сейчас должны коммерсанты подойти, и я думаю, что мы их раскрутим на показания. Но, в-третьих, у тебя есть возможность всего этого избежать и иметь определенную защиту с нашей стороны. – И опер посмотрел, как я отреагирую на его слова.

«Интересно, к чему он клонит?» – подумал я.

– А что означает ваша защита? – спросил я. – Не понимаю, о чем вы говорите.

– Ты хочешь с нами сотрудничать? – уточнил муровец. – Вот тебе листок бумаги, пиши заявление о добровольном сотрудничестве, и все будет хорошо. Мы прикрываем тебя, вытаскиваем из любой ситуации, в общем, жизнь у тебя будет спокойная. А ты, соответственно, даешь нам кое-какую информацию. Естественно, мы делаем так, чтобы по этой информации твоя братва на тебя стрелки перевести никак не могла. Ты нам нужен живым и невредимым, как ценный источник. Ты понимаешь, о чем я говорю?

Я молчал. «Так вот, значит, как людей вербуют, – подумал я, – просто и откровенно...»

– А если я откажусь?

– Тогда ты сделаешь большую глупость. Предположим, сегодня мы тебя выпустим. Но в следующий раз, когда мы тебя задержим, уж извини, оформим по полной программе – сразу тебя в изолятор, в «пресс- хату», – вступил в разговор второй опер, – а там уж... Так что не пожалей потом.

– Нет, ребята, спасибо за доверие, но я не смогу выполнять те поручения, которые вы мне даете.

– Знаешь что, – сказал первый опер, – ты хорошенько подумай. Ведь если мы захотим тебя подставить, то мы подставим – сто процентов! Разговор, который мы с тобой ведем, записывается. А дальше пленочку сделаем, организуем небольшую утечку информации, а при этом прицепим туда пару эпизодов, как будто бы ты их нам сдал, хотя это сделал другой человек. И песенка твоя в этом случае будет спета. Ты же понимаешь, что Мансур измены не простит!

Интересное кино получается! Недавно в изоляторе они меня уверяли, что Мансур сядет на длительный