- Говорят: орудия заржавлены... Говорят, пускай сам комиссар из таких орудий стреляет!

Трехдюймовые орудия, которыми надлежало штурмовать Зимний дворец, были найдены на дворе арсенала и еще утром вытащены в 'лагери'.

'Лагерями' называлось небольшое пространство между крепостной стеною и обводным каналом Невы, когда-то служившее для лагерного расположения частей гарнизона, а теперь превратившееся в место для свалки мусора.

Не было возможности выбрать иную позицию - ни втащить орудия вверх на крепостные стены, ни оставить их за стенами. Слишком близка была цель Зимний можно было расстреливать только прямой наводкой.

С наступлением темноты эти орудия были выдвинуты из-за куч мусора на заранее выбранные места у самого берега Невы.

Снаряды частью нашлись в арсеналах, частью были присланы с Выборгской стороны из склада огнеприпасов, - все было готово к тому, чтобы в условленный час начать бомбардировку Зимнего, подавая тем самым знак к всеобщему штурму - и теперь, когда этот условленный час пришел, когда через четыре минуты Военно-Революционный Комитет прикажет открыть огонь, теперь...

- Товарищ Павлов, я иду к орудиям. Вы замените меня до моего возвращения.

Тусклые блики фонарей дрожат в темной зыби Невы; октябрьский вечер легким дыханьем дождя оседает на лицо и руки.

Через Троицкий мост с резким звоном тянутся игрушечные трамваи, лепятся к перилам кукольные фигурки прохожих.

Комиссар выбрался, наконец, за крепостную стену.

Среди огромных куч мусора, в свете ручного фонаря казавшихся безобразной декорацией - стояли орудия.

В десяти шагах от них несколько артиллеристов жались к стволам огромных оголенных ветел. Один из них вышел вперед:

- Товарищ комиссар?..

Ручной фонарь направляется навстречу артиллеристу и свет его на одно мгновенье задерживается на офицерских погонах.

- В чем дело, поручик? Почему артиллеристы отказываются стрелять?

- Артиллеристы не отказываются стрелять...

Поручик держит голову прямо и смотрит в лицо Лобачева немигающими глазами.

- Артиллеристы не отказываются стрелять, в случае если им будут предоставлены исправные орудия. Эти орудия - неисправны. При первом выстреле их разорвет. Они - проржавели, в компрессорах нет ни капли масла.

Комиссар внезапным движением наводит свой фонарь прямо в лицо офицера.

Сухое, гладко выбритое лицо спокойно, брови слегка приподняты, глаза смотрят не мигая, только зрачки сузились под ярким светом; да и что там рассмотришь в этих пустых глазах, спасает ли этот вылощенный человек свою шкуру, надеется ли на то, что эти сумасшедшие большевики проиграют игру? И уж во всяком случае не узнать, ни за что не узнать, по этим глазам, есть ли в самом деле в компрессорах масло и проржавели ли в самом деле орудия, первые орудия революции, которыми во что бы то ни стало нужно подать условный знак к атаке, которыми во что бы то ни стало нужно сломить сопротивление 'армии, верной Временному правительству'?

- Я вам не верю.

Поручик пожимает плечами.

- Как вам угодно! Впрочем вы в этом можете удостовериться сами!

- Вызовите сюда фейерверкера.

Фейерверкер, неуклюжий, широкий солдат в темноте возится возле орудий; его зовут; переваливаясь на коротких ногах он идет к комиссару.

- Какие неисправности в орудиях?

Фейерверкер молчит.

- Какие неисправности в орудиях?

- Из их давно не стреляно, - говорит, нахмурившись, фейерверкер. Заржавели. И в компрессорах...

- Что?

- В компрессорах - пусто. Масла нет.

Комиссар молчит; немного погодя, он подходит к артиллеристам ближе и говорит глухо:

- Сейчас я пришлю своего помощника для обследования орудий. В случае, если они окажутся исправными...

Он замолчал на одно мгновенье:

- Расстреляю!

Он повернулся и быстро пошел обратно.

У самой крепостной стены его догнал поручик, начальник крепостной роты.

- Простите, товарищ комиссар...

Лобачев, не замедляя шага, повернул к нему голову.

- Вы, может-быть, думаете, что я солгал... Даю вам честное слово офицера, что...

Он едва поспевал за комиссаром.

- Что стрелять из этих орудий, в самом деле, крайне опасно!

--------------

Снова тусклые блики фонарей дрожат в темной зыби Невы, снова ветер, дождь и сумрачные громады зданий.

Навстречу ему, размахивая рукой, в которой зажата записка, бежит какой-то солдат.

- Товарищ комиссар!

- В чем дело?

- Вас ждут... Вот записка.

При четком свете фонаря Лобачев читает записку и стиснув челюсти рвет ее на мелкие клочки.

- Опять приказ... Но, чорт побери, ведь можно же начать бомбардировку с 'Авроры'!

- Где Павлов?

- В дежурной комнате, товарищ комиссар!

Лобачев бежит по лестнице, распахивает дверь в дежурную комнату и лицом к лицу сталкивается с человеком невысокого роста, в очках в распахнутом пальто и мягкой фетровой шляпе, сдвинутой на затылок.

- В чем дело, чорт возьми? Почему не открываете огонь. Из Смольного приказ за приказом, войска ждут, а вы...

Лобачев, крепко сжимая челюсти, смотрит на человека в очках.

Тот внезапно умолкает, сдвинув брови и тревожно вглядываясь в лицо комиссара.

- Вы больны? Если вы больны, так как же вы смеете браться за такое дело...

Лобачев разжимает залитый свинцом рот.

- Я здоров. Не имею возможности открыть огонь, так как орудия, по словам артиллеристов, неисправны и стрельба из них сопряжена с опасностью для жизни.

- Ваши артиллеристы - изменники! - кричит человек в очках. - Немедленно дайте знак из сигнальной пушки.

- Сигнальная пушка? - вспыхивает в мозгу комиссара. - В самом деле, как же так?.. Сигнальная пушка...

- Почему вы не вызвали артиллеристов с Морского полигона?

- Почему я не вызвал артиллеристов с Морского полигона? - бессмысленно повторяет комиссар и, придя в себя, отвечает:

- Потому что четверть часа тому назад я еще не знал, что орудия неисправны.

Человек в очках хватает его за руку и тащит к дверям.

- Идемте к орудиям!