— Забавно?
— Странно. Как же вам удалось устроить нашу сегодняшнюю встречу?
— Два дня назад я позвонил в префектуру. Объяснил одной влиятельной особе, чего я хочу. Мне было велено позвонить другой влиятельной особе. И так несколько раз кряду. Наконец один из помощников префекта, особа настолько влиятельная, что ее влияние можно было ощутить даже на ощупь, велел мне перезвонить еще раз. Я перезвонил — и через несколько минут разговаривал с мсье Лаграндом.
— И это не показалось вам странным?
Ледок нахмурился.
— Уверяю вас, я был очень убедителен.
— Еще бы. Но зачем префекту полиции тратить на нас свое время? Зачем возиться с двумя бездельниками, интересующимися Ричардом Форсайтом? Извращенцем и дилетантом. Мертвым дилетантом.
Ледок пожал плечами.
— Может, ему было просто любопытно.
— Но почему? Зачем светиться самому? Он вполне мог отрядить помощника.
Ледок задумчиво поджал губы.
— С двумя бездельниками? — спросил он.
— Я хотел сказать…
— Да-да, просто я сомневаюсь, что это слово годится.
— И еще.
Он поднял бровь.
— Что именно?
— Две тысячи франков, — сказал я. — Гроши для такого типа, как Лагранд. Но больше он не запросил.
Ледок снова поджал губы.
— Еще вопрос.
Тут он поднял обе брови.
— Еще?
— Вы знали, что Лагранд говорит по-английски?
— Non. Нет, не знал.
— Выходит, он нас провел. Но зачем?
— Mon ami, да что такое вы говорите?
— Я говорю, у него что-то на уме. У него был какой-то расчет, иначе зачем ему разговаривать с нами и давать разрешение на беседу с инспектором. И мне кажется, ему хотелось, чтобы мы это понимали.
— Да какой у него расчет?
Пришла моя очередь пожать плечами.
— Поживем — увидим.
Он какое-то время смотрел на меня молча. Потом улыбнулся. И сказал:
— Бомон. Ну конечно, ваши предки были французы.
Я улыбнулся в ответ.
— Это было очень давно. — Я полез в карман и достал часы. Почти полдень. — Надо бы подъехать к Форсайтам, — сказал я.
— Она живет прямо через реку. На такси мы будем там через несколько минут.
Я кивнул.
— Послушайте, господин Ледок…
Он улыбнулся и слегка махнул рукой.
— Нет, нет. Зовите меня Анри. Пожалуйста. А как мне вас называть… Филип?
— Фил. Вполне годится. Послушайте, Анри, она американка. Мне не нужен переводчик. Я ей сначала позвоню, а потом отправлюсь туда один.
Улыбка тотчас сошла с его лица, и он отодвинулся от меня подальше.
— Ну и прекрасно, — сухо сказал он.
— Мне кажется, — заметил я, — ей будет проще разговаривать только с одним из нас. Двое уже слишком — ей может показаться, что мы ее растерзаем.
Он снова поджал губы, раздумывая над моими словами.
— К тому же она с вами знакома, — добавил я. — И знает, что вы в курсе дела. Ей уже нельзя будет лгать.
— А это хорошо, если она станет лгать вам?
— Ложь штука занимательная. Пока ты знаешь, что это ложь.
Он недолго разглядывал меня, потом вдруг улыбнулся.
— Мне кажется, — сказал он, — что ваши французские предки жили не так уже и давно. Bon. Только мы возьмем одно такси. Рядом с ее домом есть небольшое кафе, я вас там подожду. А затем мы пообедаем.
— Годится, — сказал я.
Я позвонил Розе Форсайт из табачной лавки. Она была дома и сказала, что будет рада меня видеть.
Как выяснилось, поездка в одном такси с Ледоком вовсе не означала, что платить мы будем поровну. Я заплатил, а Ледок попросил таксиста выдать мне квитанцию.
У дома номер 27 по улице Лилль мне пришлось пройти по вымощенному двору мимо выключенного фонтана, дно которого было покрыто пятнами и усыпано сухими листьями, сморщившимися от солнца. Обычный старый каменный городской дом, широкий и высокий, этажей шесть-семь, с большими окнами и массивной входной дверью, с толстыми колоннами из песчаника по бокам. Посередине двери красовался стилизованный бронзовый череп толщиной примерно пять сантиметров, в натуральную величину, а под ним — стилизованная бронзовая кость длиной около тридцати сантиметров, расположенная вертикально. Верхний конец кости был прикреплен к основанию черепа, а нижний соприкасался с бронзовой пластиной. Это был дверной молоток. И я постучал.
Через мгновение-другое дверь отворилась.
Дорогая Евангелина!
Сегодня небо распахнулось, как громадная дверь, и на его бледно-голубом фоне показалось ярко- желтое солнце. Ла-Манш — спокойный, как озеро. Даже не верится, что эта обширная водная гладь, такая прозрачная и безмятежная нынче утром, еще вчера вздымалась и рокотала, обдавая нас потоками воды и швыряя наше суденышко, как бадминтонный воланчик.
Суденышко наше, кстати, было частной яхтой. «Мельтемия», двухмачтовое судно из тикового дерева, длиной метров восемнадцать, очень красивое, если ты способен оценить такую красоту, чего лично со мной никогда больше не случится. Яхта принадлежит людям, у которых я вроде как работаю по найму. Я и в самом деле на них работаю, хотя считается, что я притворяюсь. Я не Та-Кто-Есть, понимаешь? Даже больше того. Ева, все это очень легко можно объяснить, что я и сделаю через минуту.
Должна сказать, что иметь несколько свободных часов — величайшее чудо. Вот я и сижу в крохотном плетеном кресле за крохотным цинковым столиком, накрытым скатертью в красно-белую клетку, под крохотным зеленым навесом перед крохотным кафе «Фигаро» на площади рядом с улицей Брюссу, метрах в тридцати от спокойного и величественного собора Сен-Венсен.
Сен-Мало, Ева, просто великолепен — absolument ravissant! Высокая серая каменная стена, опоясывающая город, достаточно широка в своей верхней части, и по ней вполне могла бы разгуливать толпа старых дев по двадцать в ряд, поигрывая зонтиками и любуясь либо Ла-Маншем, либо узкой полоской
