иллюминация переливалась на фоне мутно-красного декабрьского неба. Машина стояла в одном из соседних переулков.

Линда села за руль. Через открытое окно пристально посмотрела в глаза Алфику. Прикрыла свои глаза, тут же снова открыла и сказала, словно прочитав памятку на внутренней стороне век:

— Стремящийся создать достойное творение ограничивает себя малым числом фигур, ибо как властители короткими речами умножают свое величие, так и бережливое употребление фигур увеличивает ценность творения.

— Ты должна меня понять. Есть вещи, которые необходимо хранить в тайне.

— Не сомневаюсь. Что же они теперь намерены делать?

Линда завела мотор и смотрела вверх на стоящего рядом с машиной Алфика.

— Не знаю. Я не начальник.

Он не знал. Она ничего больше не сказала. Подняла стекло, отъехала от тротуара и затерялась в нарастающем потоке машин.

Он шагал вверх по лестнице через три ступеньки. Бегом одолел длинный коридор. Лейтенант Хеллот опаздывал. Генерал просил его явиться в аудиторию. Хеллот остановился перед дверью и потратил несколько секунд на то, чтобы привести дыхание в норму.

В аудитории царил полумрак. Хеллот быстро затворил за собой дверь и прокрался к задней стене. Остановился там, пытаясь сориентироваться.

Сперва он ничего не увидел. Потом в просвете между гардинами рассмотрел за окном черную кобылу, которая скакала внизу по манежу, неся в седле элегантного всадника. Копыта вихрили снег и мерзлый песок.

Кобыла исчезла из поля зрения. В другом конце аудитории проектор высвечивал пустой прямоугольник на белом экране за трибуной. Алфик услышал голос докладчика. Из полумрака стали проступать фигуры слушателей. «Эти офицеры, — замечал Флобер в письме Тургеневу, — которые разбивают твои зеркала руками в белых перчатках, которые знают санскрит и хлещут твое шампанское… пугают меня больше, чем каннибалы».

Когда за окном снова показался всадник, Алф Хеллот различил в передних рядах аудитории знакомый силуэт генерала Эга. Одновременно он начал выстраивать в толковой последовательности слова докладчика.

Произносимые по-английски с сильным французским акцентом, они объясняли причины предстоящей вскоре победы французов над мятежниками в Алжире и иллюстрировались возникавшими на экране за кафедрой диапозитивными картинками.

Не только Бен Белла, который служил во французской пехоте в Индокитае, но и мы тоже кое-чему научились у Вьетминя, вещал докладчик. И продолжал: Вьетминь не вел войны, эти люди занимались научными исследованиями в области военной этнографии. Когда наши ВВС засыпали их бомбами, они в ответ сажали рис еще более прямыми рядами, чтобы мы видели, что у них не дрожат руки.

Господа: какой язык в конечном счете сильнее — дождь бомб или ряды риса?

Или: могут ли бомбы вообще поставить точку на рукописных строках рисовых саженцев?

Или. Докладчик предложил слушателям представить себе новоиспеченного младшего лейтенанта из военного училища, который вступает со своим подразделением в деревню под Ханоем, в одной руке — «Краткий вьетнамский разговорник для начинающих», палец другой — на спусковом крючке автомата. Нервно размахивая оружием, он смотрит в книжонку с фонетической транскрипцией и произносит, запинаясь: «Есть здесь сторонники Вьетминя? Выходи вперед!» И дальше, поскольку никто не отвечает: «Я не потерплю никаких штучек!» — после чего указательный палец нажимает на спуск.

Докладчик пока не брался сказать, в какой мере поражение во Вьетнаме было вызвано тем, что вьетнамский язык — тональный, у одного и того же слова может быть до шести совершенно различных значений, в зависимости от знака ударения.

Докладчик не знал. Но он знал, что специалисты занимались этим вопросом и результаты исследования уже с успехом применялись в Северной Африке.

Главной темой доклада как раз и были успехи французов в алжирской войне. Кампания в Сахаре — мотив большинства диапозитивов. Вот на экране улыбаются выпускники военной академии Сен-Сир. Следующий диапозитив — те же офицеры в Атласских горах, в бурнусах, наподобие феллахов. Они же — парашютисты в маскировочных костюмах. Отпускники в городе Алжир, с кепочкой на голове. Без головного убора в баре в Эль-Уэде, за стаканчиком анисовки и кемиа. Командиры рот в парадной форме принимают награды из рук генерала Целлера. Позируют под знаменем 2-го парашютного полка Иностранного легиона; на знамени надписи: Камерун 1863, Индокитай 1949-54. Офицеры со шрамами и орденами, тех и других поровну.

Все сильнее спотыкаясь на английских словах, докладчик описывает последние французские операции. Харки и феллах, предатель и патриот. Джебель, уэд, блед. Гора, река, равнина. Катиба. Чужеродные слова и Алфу Хеллоту помогали представить себе сражение в пустыне, как оно рисовалось батальонным штабникам: в расплывчатых от зноя очертаниях или в ледяном черном мраке, под фейерверком звезд и артиллерии. Глубоко в Сахаре, далеко за Атласскими горами, при нулевой влажности, с солончаковыми грядами, которые выглядели снежным ландшафтом в биноклях ночного видения. Нигде больше ночь не кажется такой высокой, звезды — такими яркими и близкими. И тишина — такой оглушительной в последние минуты перед тем, как заговорит тяжелая артиллерия, и фиговые деревья растопырят черные стволы и белые листья при вспышках разрывов, и «пайперы» поднимутся в воздух, и винт вертолета начнет вращаться, солнце вынырнет из-за острого края земного круга, и парашюты посыплются на барханы, точно шапочки одуванчиков. Генерал Салан предоставил свободу действий полковнику Бижару, известному среди коллег как «герой Дьенбьенфу». Высоко в горах Джебел-Мезариф, между Тимимуном и Бешаром, к юго-востоку от марокканской границы он лично возглавляет штурм стратегически важной высоты 895. Минометная батарея получила данные о цели и приказ произвести пристрелку. 81-мм миномет методично берет цель в вилку. Пехота начинает продвигаться вперед. Ей противостоят джунуды из Вилайи III, под командованием Амироша. С винтовкой в руках партизаны кланяются в сторону Мекки. После чего занимают оборонительные позиции. Высоко над ними парашютисты мысленно молятся богу, прежде чем нырнуть в пустоту, в туманы войны.

Над головой генерала Эга висел плакат, на котором огромная рука оттопырила залепленный пластырем указательный палец. Текст внизу призывал: «Faites soigner la moindre blessure». Не оставляй без обработки даже самую малую царапину.

После доклада генерал пригласил своего адъютанта отобедать. Они стояли в коридоре перед аудиторией. У лейтенанта Хеллота есть время?

Есть ли, нет ли.

Обед. Только они двое. Эг платит.

На площадке перед Военной школой стоял его «ситроен» классического типа. Длинный, черный, с пузатым капотом. Они проехали сквозь морозную дымку над мостами. Затем вдоль набережных. На площади Согласия Эг свернул в сторону Монмартра и Клиши. Он ехал быстро, агрессивно. Целеустремленно.

У Барбе линия метро выходила на поверхность, продолжаясь этажом выше самой улицы. Генерал пересек площадь Клиши и взял курс на восток, вдоль эстакады метро.

Декабрьский мрак опускался на набитые жильцами наемные дома, которые выстроились бок о бок по направлению к озаренным прожекторами куполам собора Сакре-Кёр — каменного торта, выпеченного кровавыми кондитерами в память о падении Парижской коммуны.

После Сталинградской площади «ситроен» проехал над каналами и шлюзами, держа курс на юг. У здания ЦК Компартии Франции метро снова ушло под землю. Миновав еще два входа в подземку, генерал остановил машину на Бельвиле.

Носящий это имя бульвар был безлюден и скудно освещен. От рыночных павильонов на его оси остались только трубчатые скелеты. Фасады магазинов по обе стороны бульвара были забраны железными шторами. Местами на тротуар падал свет из кафе. Они прошли пешком квартал-другой, после чего генерал свернул в переулок налево.

Кафе, куда они вошли, освещалось геометрическим узором тонких люминесцентных ламп на потолке,