Голос белой «Двойки». Паттон из Осло вышел в эфир в метровом диапазоне. Запрашивал инструкции у диспетчера. Аварийная частота. Сигнал бедствия. У него возникла неисправность. Он нуждался в помощи. Уно вызывал диспетчера в Анденесе, но мы с лейтенантом Алфом Хеллотом тоже слышали его.

Диспетчер не мог ничем помочь. Посадочная РЛС не брала «Двойку». Анденес запросил позицию Уно.

— Чарли Папа!

В голосе Уно звучала мольба, не обозначенная никакими знаками в международном коде. Словно Уно Паттон хотел сказать: «Госпожа Вышка, будь моим Богом и Отцом!»

Скосив глаза на ретроспектоскоп, лейтенант Хеллот увидел его лицо. Верхнюю часть лица, за смотровым стеклом, в обрамлении гермошлема. Увидел также Уно Паттона и самого себя в барокамере Института авиационной медицины, где имитировался подъем на высоту три тысячи метров и наблюдающий их реакции молоденький врач нервно проверял радиосвязь с внешним миром.

Радиосвязь — все, что теперь оставалось у Уно Паттона. И бодрый голос столичного парня звучал в трескучем эфире все так же бодро. Оттенок мольбы пропал. Паттон вполне овладел собой, говорил спокойно. Ему предстояло действовать по схеме, которую он отрабатывал миллион раз в теории. И тысячу раз на практике.

Он говорил так, будто речь шла о штатной операции:

— Белая «Двойка» вызывает станцию наведения Анденес. У меня неисправен двигатель. Дым в основании плоскости. Дым проникает в кабину. Готовлюсь прыгать.

Диспетчер упорно продолжал запрашивать позицию. Но Уно Паттон уже сообщил свою последнюю позицию. Он знал, где находится. Он перебил:

— Я белая «Двойка». Готов прыгать. Прыгаю. Конец связи.

Алфик потерял зрительную связь с ним уже несколько минут назад. Невольно он крепче стиснул руками штурвал, представив себя, как пристегнутый к сиденью пилот падает вниз сквозь ураган. Подумал о парашюте — откроется? Представил себе, каково это — висеть в воздухе под шелковым зонтом, когда внизу изрытый зимним штормом Северный Ледовитый.

— Черт! — выдохнул кто-то из диспетчеров.

— Боже милостивый, — произнес другой.

О Паттон! О нумеро Уно! Самые великие события пребывают в безвестности. Самые дорогие воспоминания не находят выражения. Три слова, вырвавшиеся у диспетчеров, были последними словами, обращенными к Уно Паттону перед его падением в океан. Читатель! Склони благоговейно голову перед памятью этого сорвиголовы!

На аварийной частоте воцарилась тишина. Прошло полминуты, прежде чем мы сосредоточились на Алфике.

В своей кабине Алф Хеллот чувствовал себя так, словно управляет бумажным самолетом. Порывы ураганного ветра снова и снова ударяли снизу по машине, норовя ее опрокинуть. Сигнальная лампочка дала знать, что самолет становится на дыбы, но не успел Хеллот выровнять его, как новый порыв положил машину набок и она сорвалась в штопор. Падая сквозь сверкающий частокол молний, Хеллот силился вывести самолет из штопора.

Кривая падения стала выполаживаться. Машина снова слушалась его, и он просительно посмотрел на приборы. Хеллот взлетел с четырьмя полными 870-литровыми баками. Если он верно рассчитал, у него оставалось топлива на пятнадцать минут полета. И машина вела себя нормально. Стрелка радиокомпаса не дергалась. Хеллот отжал назад рычаг дросселя, сведя к минимуму число оборотов. Он глянул вниз на штормовые тучи. Вышка проведет его через месиво, проведет бережно, осмотрительно.

Но Анденес был закрыт. Посадка невозможна. Слишком сильный боковой ветер на посадочной полосе. Хуже того: шатались дома, иные даже сносило с фундамента. Люди укрывались в подвалах. На другой день они обнаруживали, что их автомобили лежат вверх колесами. Экипажи базирующихся в Анденесе патрульных самолетов «Орион» береговой авиации до сих пор рассказывают чудеса про эту штормовую ночь. Уже в начале вечера метеонаблюдатели сообщали, что ураган распахивает асфальт на шоссе и бетон на летных полосах. Многочисленные заслуживающие доверия очевидцы видели то же самое. Во многих местах ветер срывал асфальт с подстилающего щебня и поднимал высоко в воздух, изгибая по восходящей дуге над морем. Сходство этих полос асфальта с красными ковровыми дорожками следует приписать особым атмосферным явлениям. Во всяком случае, на дорожках были люди. Видимо, они возвращались домой с работы. И они спокойно продолжали идти. Вот что самое удивительное. Знай себе продолжали шагать по парящей в воздухе красной асфальтовой дорожке. Хотя шагать было не так-то просто. Автомобили продолжали ехать, водители изо всех сил сжимали баранку, сражаясь с бешеным боковым ветром, а пешеходы сгибались в три погибели, придерживая рукой шляпу и пряча лицо за поднятым воротником пальто. Велосипедисты с самого начала спешились, но и они продолжали идти, наклонясь к самому рулю, и катили свои машины вперед и вверх над морем. Потом вниз, к бурлящим волнам. Потому что асфальтовая полоса вдруг начала опускаться, полого спадая к морю. Совсем другое дело! С каждым шагом становилось все легче идти, конец асфальтовой дорожки опускался все быстрее и нырнул в воду где-то за Тромсё, где люди один за другим исчезали в волнах. Туда же канула и луна, и многие жители острова Андёйа так и не видели ее с той поры. Все же самое сильное впечатление на очевидцев странного и пугающего зрелища произвела невозмутимость, с какой люди продолжали шагать, сперва вверху, высоко в воздухе, затем внизу, между гребнями волн. Одним из очевидцев был Алфик Хеллот. Он наблюдал эту картину сверху в просветах между тучами, и последним мелькнул перед его взором парень из Осло — Уно по прозвищу Паттон, который тоже отправился прямиком в пучину по красной дорожке.

Как говорится, все там будем. Но Алф Хеллот не спешил туда. У него еще оставалось топлива на десять минут. Анденес был закрыт. Бардуфосс тоже. Тяжелые штормовые тучи мчались на юг над долиной Барду на высоте полусотни метров. Бардуфосская вышка отказала Хеллоту и попросила его связаться с Банаком. Нажав радиокнопку, Хеллот настроился на частоту Банака. Здесь сила бокового ветра тоже превышала допустимые пределы. Но и стрелка топливомера давно перевалила за критическую черту. Время было на исходе. Алфик должен был садиться.

Они вели его посадочным локатором. Корректировали курс. Сообщали, сколько километров остается. Он шел с полной бомбовой нагрузкой. Диспетчер предложил ему сбросить все бомбы: обе большие и четыре малые. И отстрелить все ракеты.

Хеллот был согласен и подтвердил прием; бомбы упали, не взрываясь. Он действовал хладнокровно. Сейчас не храбрость решала дело. И не отвага. Тем более безрассудная. Не какие-то там смелые решения. Храбрость — признак некомпетентности. Когда ты совершаешь невозможное. Задача, стоявшая перед лейтенантом Алфом Хеллотом, была ему по плечу. Древние греки недаром отводили храбрости последнее место в ряду природных добродетелей. Человеку вспыльчивому, тщеславному и наделенному физической силой ничего не стоит быть храбрым.

Алфику храбрость не понадобилась.

Диспетчер привел его куда следовало. Через десять секунд он пробьет тучи, увидит землю, увидит сквозь вьюгу триста метров поверхности мелкого Порсангер-фьорда. А также, если верны координаты, — голые скалы на западном берегу фьорда.

Идя строго южным курсом, Хеллот вынырнул из облаков прямо над фьордом. В снежной каше внизу было так же темно, как в облачном месиве. Но уже через несколько секунд Алфик увидел крест оранжевых буев, указывающий путь на двойную посадочную полосу. Буи справа мигали, направляя его на нужную дорожку.

Однако он не спешил. Прошел на малой высоте над Лаксэльвом и песчаными грядами к югу от фьорда, потом заложил крутой вираж, заходя против ветра. Огни зоны приземления были включены. Вдоль краев полосы мигали посадочные огни. Хеллот был готов к заходу на посадку.

Курс — север, прицел на осевую линию полосы три-пять. Стрелки топливомера замерли на нуле. Хеллот выпустил шасси и легонько взял на себя рукоятку закрылков. Другой рукой осторожно отдал штурвальную колонку.

Отдал самую малость. Оссвая линия перед носом, посадочные огни по бокам, снег плотным белым растром по всему полю зрения. Самолет накренился, ветер сбил его с курса. Хеллот дал ногу, отклоняя рули