чтобы нежно погладить пухлую с ямочками руку, лежащую на подушке, — все-таки нет никого, равного моей Диане. Помнишь тот вечер, когда мы впервые встретились в твоем саду и «поклялись» в вечной дружбе? Мы сдержали «клятву». Никогда между нами не было ни ссор, ни даже холодности. Мне никогда не забыть, какая дрожь пронзила меня в тот день и час, когда ты сказала, что любишь меня. Мое детское сердце жаждало любви и привязанности, и я только сейчас начинаю понимать, как сильна была эта жажда. Никто не любил меня и не желал беспокоиться обо мне. Я была бы несчастна, если бы не эта странная жизнь- мечта, в которой я воображала и любовь и дружбу. Но когда я приехала в Зеленые Мезонины, все изменилось. И здесь я встретила тебя. Ты не знаешь, Диана, что значила для меня твоя дружба. И сейчас я хочу поблагодарить тебя, дорогая, за теплую, искреннюю любовь, которую ты всегда дарила мне.

— И всегда, всегда я буду любить тебя, — всхлипывала Диана. — Я никогда не буду никого любить… никакую девушку… так, как я люблю тебя. А если я когда-нибудь выйду замуж и у меня будет своя девочка, назову ее Аней.

— Куда это ты, Аня, идешь, такая нарядная? — поинтересовался Дэви. — Ты потрясно выглядишь в этом платье!

Аня спустилась к обеду в новом платье из бледно-зеленого муслина — она не носила этот цвет со времени смерти Мэтью, — и оно шло ей необыкновенно, подчеркивая нежные, словно у цветка, краски ее лица и блеск ярких волос.

— Дэви, сколько раз я призывала тебя не употреблять этого слова, — упрекнула она. — Я иду в Приют Эха.

— Возьми меня с собой! — воскликнул Дэви с мольбой в голосе.

— Если бы я ехала в кабриолете, охотно взяла бы. Но я пойду пешком, а это слишком дальняя дорога для твоих восьмилетних ножек. Кроме того, со мной идет Пол, а я боюсь, тебе не очень нравится его общество.

— О, теперь Пол нравится мне гораздо больше, чем раньше, — заявил Дэви, одновременно начиная совершать свирепые вторжения в свой пудинг. — С тех пор как я сам стал довольно хорошим, мне уже не так неприятно, что он еще лучше. Если я выдержу и дело так пойдет и дальше, то когда-нибудь я с ним сравняюсь и в длине ног, и в хорошести. А еще Пол отлично относится к нам, младшим ребятам: он не дает другим большим мальчишкам задирать нас и учит всяким играм.

— А как случилось, что Пол вчера упал в ручей во время перемены? — спросила Аня. — Я встретила его на площадке для игр. С него так текло, что я поскорее послала его домой переодеться в сухое и даже не стала выяснять, что случилось.

— Отчасти это был несчастный случай, — объяснил Дэви. — Голову он сунул нарочно, но все остальные его части свалились случайно. Мы все стояли у ручья, а Прилли Роджерсон рассердилась за что- то на Пола — она ужасно злая и противная, хоть и хорошенькая, — и сказала, что его бабушка на ночь накручивает ему волосы на бумажки. Я думаю, Пол не обратил бы на нее внимания, но Грейси Эндрюс засмеялась, и Пол стал жутко красный, потому что, понимаешь, Грейси — его девочка. Он в нее по уши влюблен… дарит ей цветы, носит ее книжки до прибрежной дороги. Ну, значит, стал он красный как свекла и сказал, что его бабушка ничего такого не делает, а волосы у него вьются с рождения. И потом он лег на берегу и сунул голову в ручей, чтобы показать, что волосы останутся кудрявые… О, это не там, где мы берем воду, — поспешил добавить Дэви, заметив выражение ужаса на лице Мариллы, — это в другом месте, там мелко… Но берег ужасно скользкий, и Пол свалился весь. Это был потрясный всплеск, скажу я вам. О, Аня, я не хотел… просто вырвалось, прежде чем я успел подумать. У него получился замечательный всплеск! Но он так смешно выглядел, когда выполз, весь мокрый и грязный, что все девчонки расхохотались, только Грейси не смеялась, а была грустная. Грейси — хорошая девочка, только курносая. Когда я вырасту такой большой, чтобы завести себе девочку, я не выберу курносой… я найду с таким красивым носом, как у тебя, Аня.

— На мальчика, который так размазывает сироп по всей физиономии, когда ест пудинг, ни одна девочка и смотреть не захочет, — сказала Марилла сурово.

— Но я вымою лицо, прежде чем пойду ухаживать, — возразил Дэви, пытаясь поправить положение и растирая сироп на щеках тыльной стороной руки. — Даже за ушами вымою — не надо будет и напоминать. Я не забыл об этом сегодня утром, Марилла. Я теперь гораздо реже забываю. Но, — и Дэви вздохнул, — так много закоулков на человеке, ужасно трудно обо всех упомнить. Ладно, раз я не могу пойти к мисс Лаванде, схожу-ка я повидать миссис Харрисон. Миссис Харрисон — ужасно славная женщина, скажу я вам. Она держит в кладовой коробку с печеньем специально для маленьких мальчиков и еще всегда дает мне отчищать кастрюлю, в которой замешивает сливовый пирог. Там так много слив прилипает к стенкам! Мистер Харрисон всегда был славный человек, но он в два раза славнее с тех пор, как снова стал женатый. Мне кажется, что, когда люди женятся, они становятся гораздо лучше. Марилла, а почему вы не женились? Я хочу знать!

Марилла спокойно относилась к своему положению старой девы, и оно никогда не было для нее больным или щекотливым вопросом, поэтому, с улыбкой переглянувшись с Аней, она очень любезно отвечала, что это произошло, как она полагает, по той простой причине, что никто не сделал ей предложения.

— Но почему бы вам самой было не сделать кому-нибудь предложение? — возразил Дэви.

— Дэви, — сказала Дора строго, возмущенная до такой степени, что, против обыкновения, заговорила, когда к ней не обращались, — это мужчины должны делать предложение!

— Не знаю, почему именно они всегда должны это делать, — проворчал Дэви. — Похоже, что в этом мире всю работу сваливают на мужчин. Можно мне еще пудинга, Марилла?

— Ты уже получил достаточно, — сказала Марилла, но все же дала ему умеренную вторую порцию.

— Хорошо бы, люди питались одним пудингом. Почему они этого не делают? Я хочу знать.

— Потому что им очень скоро это надоело бы.

— Хотел бы я проверить это на себе, — заявил недоверчивый Дэви. — Но, я думаю, уж лучше есть пудинг по постным дням и когда приходят гости, чем вообще никогда. У Бултеров никогда не бывает пудинга. Милти говорит, что, когда приходят гости, его мать угощает их сыром и режет его сама — по маленькому кусочку на человека и один для приличия.

— Если Милти рассказывает такие вещи о своей матери, то уж, по крайней мере, ты-то не повторяй этого, — сказала Марилла с осуждением.

— Разрази меня гром! — Дэви подхватил это выражение у мистера Харрисона и употреблял его с большим смаком. — Милти сказал это как компелмент. Он ужасно гордится своей матерью, потому что люди говорят, что она и петуха заставит яйца нести.

— Я… кажется, эти дрянные куры залезли в мои маргаритки, — сказала Марилла, поднимаясь и торопливо выходя из дома.

Оклеветанных кур не было поблизости от клумбы; впрочем, Марилла даже и не взглянула в ту сторону. Вместо этого она села на крышку погреба и смеялась, пока ей не стало за себя стыдно.

Когда в тот день Аня и Пол добрались до каменного домика, они застали мисс Лаванду и Шарлотту Четвертую в саду, где те усердно пололи, разравнивали граблями, подстригали и подравнивали. Мисс Лаванда, как всегда веселая и милая, вся в оборках и кружевах, которые она так любила, отбросила садовые ножницы и радостно побежала навстречу гостям, а Шарлотта Четвертая широко заулыбалась.

— Добро пожаловать! Я знала, Аня, что ты придешь сегодня. Этот день и ты подходите друг другу, вот он и принес тебя. Все люди или вещи, которые подходят друг другу, непременно появляются вместе. Если бы только люди знали это! От скольких хлопот это избавило бы их! Но они не знают… вот и тратят зря свою чудесную энергию, пытаясь совместить несовместимое! А ты, Пол… О, как ты вырос! Ты на полголовы выше, чем когда приходил сюда прошлый раз.