Боттичелли, характер мегеры и аморальность прирожденной проститутки. Естественно, в тебе нельзя найти ни малейшего сходства с Кариной.

Эшли страшно побледнела.

— Боже, милосердный, — пробормотала она, — я, наверно, сошла с ума, когда связалась с тобой!

— Мы оба на время потеряли рассудок. — На шее его билась жилка.

Его жена умерла. Карина для нее — только имя и лицо, смотревшее с глянцевой страницы журнала. Там рассказывалось о свадьбе года в Италии. Слияние двух огромных состояний. Вито не терял понапрасну ни дня. Через месяц после того, как ушел от нее, он обручился. И еще через месяц — свадьба. Карина буквально излучала экстатическое счастье оттого, что наконец завоевала Вито. Невеста совершенно не скрывала, что влюблена.

Как бы то ни было, Вито женился без любви, без капли даже сексуального влечения. А Эшли в их свадебную ночь стояла на пороге самоубийства… от боли, такой страшной, такой непреодолимой. До того дня она не могла заставить себя поверить, что он способен пойти на такой шаг.

Но Вито сделал этот шаг. А она? Она оказалась такой же дурой, как и всякая влюбленная женщина. Думала, он любит ее. А Вито никогда ее не любил. Если б любил, не смог бы жениться на другой женщине.

Эшли уставилась на его итальянские кожаные туфли ручной работы. Он ненавидит меня, уныло подумала она. Он ненавидит меня за то, что когда-то у него хватило глупости предложить мне выйти за него замуж, а у меня хватило дерзости ответить отказом. Милостивый Боже! Ведь предполагалось, что она здесь ради Тима. А что получилось? Эшли поняла, что очень плохо сыграла свою роль.

— Прости меня. — Слова застревали в горле, но ради брата она заставила себя говорить. — Я не должна была терять самообладание.

— Никто не научил тебя подавлять раздражение, — хрипло проворчал Вито. — Я бы мог.

Эшли чувствовала себя как вулкан перед извержением. Однако она знала, извержения допустить нельзя. Только два человека на всем свете оказывали на нее такое воздействие. Первый — отец, и второй — Вито. Ярость обуревала ее. Ярость и страх. Она бросила на него тяжелый взгляд.

— Я еще не ползаю…

— Я и не ждал. Никогда не видел, чтобы тебя тянуло к таким подвигам. — Черная бровь вспорхнула вверх.

— Но ты хотел бы видеть из первого ряда у арены, правда? — Она вскочила. Хрупкая заколка, стягивавшая сзади волосы, лопнула от резкого движения. Тициановские кудри, сверкнув, упали и беспорядочно рассыпались по плечам. Эшли раз драженно откинула их назад и случайно перехватила остановившийся взгляд Вито. — Я знаю, что ты хочешь услышать, — продолжала она. — Я знаю, о чем ты сейчас думаешь. Фактически я почти уверена, что знаю, о чем ты думаешь, с того момента, как вошла в кабинет.

— Боже сохрани, надеюсь, что не знаешь. — От этого низкого, дразнящего голоса мурашки забега ли у нее по спине.

Внимательные золотистые глаза наблюдали за ней.

— Ты хочешь услышать, как я бесконечно сожалею, что не вышла за тебя замуж, — выпалила Эшли с характерной для нее прямотой.

— Неужели? — У него не дрогнула ни одна мышца.

Она распрямила плечи.

— Я должна быть честной. Тогда мы сумеем убрать с нашего пути препятствия, оставшиеся от этих четырех лет.

— О, пожалуйста, будь честной, сага (Дорогая (итал.).), — лениво подбодрил он ее.

— Если хочешь знать, — Эшли сглотнула, — я до сих пор горжусь, что отказалась стать твоей собственностью. Жизнь под круглосуточным наблюдением и в полном подчинении твоим желаниям удушила бы меня. У нас бы ничего не вышло.

Боже, как это выходило в постели… — страстным шепотом перебил ее Вито. — Dio (Боже (итал.)), как это выходило…

Взволнованная и смятенная сверх всякой меры, Эшли ничего не сказала. Вито разглядывал ее с невыносимой холодностью.

— Это такая жертва? Быть моей женой? Ходить в шелках и бриллиантах? Я ценил тебя выше твоей истинной стоимости.

— Ты с самого начала знал, как я отношусь к браку. Ты не можешь сказать, что я не предупреждала. Брак — патриархальный институт, помогающий мужчине угнетать женщину. Условия брака ставят мой пол в зависимость и обрекают на пассивность, снижают статус и лишают индивидуальности.

— Феминистская болтовня. Dio, я никогда не слышал столько чепухи! — Вито склонился над ней. .

— Естественно, ты придерживаешься своей точки зрения, так же как я — своей. — Эшли пожала плечами. — В любом случае я здесь не для того, чтобы воскрешать прошлое, которое мы оба предпочитаем забыть. Почему бы нам не отбросить личный подход? Я пришла сюда не ссориться с тобой. Ты заставил меня высказать вещи, о которых я не хотела говорить. Ты всегда так делал, — обвиняющим тоном закончила она.

— Ты так изысканно приносишь извинения.

Эшли в отчаянии отвернулась. Этот свой основной принцип она сформулировала для себя ещё подростком. По каким-то необъяснимым причинам теперь она не испытывала такой лихорадочной фанатической убежденности в своей правоте, как в те годы. Однако сейчас это едва ли имело значение. Почему она должна приносить извинения за то, что спасла их обоих от нескончаемой пытки неизбежно убийственного брака?

После пяти месяцев близости они по меньшей мере дважды в день вцеплялись друг другу в горло. Они жили словно на краю обрыва, но каждый боялся признаться в своем страхе высоты. Слезы застилали ей глаза. Она была единственным человеком, который мог бы убедить Вито переменить отношение к Тиму. И она оказалась самым плохим посредником, какой только мог быть у Тима.

Время не уменьшило возмущения Вито. Эшли украдкой бросила взгляд на его словно высеченный из камня профиль. Нет, они бы никогда не смогли расстаться друзьями. Вито унаследовал от своих предков голубую кровь, несметное богатство и неправдоподобную самоуверенность с безжалостностью в придачу. В жизни он редко встречался с отказами. Он получал все, что хотел. Если твоя фамилия Кавальери, то весь мир — твоя раковина и жемчужина в середине всегда принадлежит только тебе. И то, что Вито собирался жениться на ней вопреки сильному противодействию семьи, сделало в его глазах отказ еще более ужасным преступлением.

— Если бы ты только мог согласиться взять на зад заявление против Тима… — собрав всю отвагу, попросила Эшли.

— Почему бы я должен сделать это? — удивился Вито. — Его свобода для меня не имеет никакого значения. А для тебя? Что бы ты отдала за нее?

Вопрос поразил Эшли своей дикой жестокостью. Она вздрогнула.

— Все, абсолютно все, — прошептала она, думая о будущем Тима, о хрупком психическом здоровье матери и бесконечном чувстве вины, с которым ей придется жить, если не удастся переубедить Вито.

— Даже свою свободу? — Он смотрел на ее тонко вырезанный профиль.

— Не понимаю.

Обрамленные черными ресницами золотистые глаза точно пламенем обожгли ее напряженную фигуру. Лишь итальянец с жаркой южной кровью мог вложить столько сексуального вызова в один-единственный взгляд.

— Все, абсолютно все… Очень интригующе, — тихо проурчал он. — Если вернешься в мою постель, то, вероятно, сумеешь убедить меня забрать заявление.

— Вито, это не смешно. — Точеные руки судорожно сжались, только что горевшие щеки страшно побледнели.

— Я и не собирался смешить тебя. — Он оперся на край стола. — Ты приходишь ко мне на моих условиях. Полностью на моих условиях, — подчеркнул он. — И твой брат получает свободу.