случае чего сумеет выстрелить без промедления. Впереди снова коротко простучал автомат.

   Приближался темноватый зев подворотни, до него оставалось едва ли сорок метров. Турецкий несся вперед, постепенно собираясь в один комок нервов и отчетливо понимая, что мчится навстречу кошмару, пережить который будет так же невозможно, как и позабыть.

   Он стремительно влетел под обшарпанный каменный свод...

   И увидел человека, ввалившегося в подворотню почти одновременно с ним, только с другой стороны. Турецкий мгновенно остановился, точно налетев на стену, ноги сами собой присогнулись в коленях, руки судорожно взвились на уровень глаз, и пальцы левой плотно обхватили напряженную правую, стиснувшую рукоять пистолета...

   Потому что прямо на него ковылял Скунс. Алексей Снегирев собственной персоной.

   И, Боже, в каком виде!.. Он действительно не шел, а с трудом ковылял, оставляя на раздолбанном асфальте красные кляксы. Синие джинсы на правой ноге набрякли и почернели, от клетчатой рубашки остались полтора рукава. Он опирался о стену локтями, держа на отлете руки в набухших мокрых бинтах...

   Окостеневший палец лежал на спусковом крючке. Промахнуться с такого расстояния было невозможно.

— Стоять, гад!.. — зарычал он сквозь зубы.

   Снегирев продолжал идти вперед. Левой половины лица не было видно за сплошной полосой крови, но уцелевшая половина кривилась в усмешке, хорошо знакомой Турецкому.

   — Стреляй, сыщик, — хрипло проговорил Скунс. — У тебя же приказ. Стреляй, не мучайся.

   Откуда ему было знать про приказ?.. Турецкий вдруг вспомнил его ликующий вопль из окна: «Так ты, Борисыч, не забудь супруге-то поклониться!..» Пистолетное дуло смотрело Скунсу прямо в грудь, и палец намертво приварился к спусковому крючку, но Саша вдруг со всей очевидностью понял, что выстрелить не сможет.

   Единственный глаз Снегирева, насмешливый и бесцветный, удивленно сощурился: «Макаров» в руках у Турецкого дрогнул и неуверенно пошел вниз.

— Тогда пропусти! — сказал Скунс.

   Руки с пистолетом снова дернулись кверху. Поддаться минутному порыву и дать наемному убийце спокойно уйти он тоже не мог. Самое большее, что он мог сделать для Скунса, это арестовать его по всей форме, без членовредительства и стрельбы.

   — Стоять! — скомандовал он. — Лицом к стене! Руки за голову.

   Скунс, естественно, не послушался. Ни к какой стене он поворачиваться не будет, и никаких наручников на него больше никто не наденет. Хромая и волоча ногу, он шел прямо на сыщика, неотвратимо сокращая расстояние. Три метра. Два... Умевший ловко уворачиваться от пуль, сейчас он был перед Турецким совершенно беззащитен. Но Александр Борисович отлично знал: если дать ему сделать буквально еще шаг и позволить до себя дотянуться...

—     Пропусти, — повторил Снегирев. — Или стреляй. Турецкий сделал шаг назад, продолжая целиться ему в грудь. Его указательный палец шевельнулся, начал нажимать на крючок, но не дожал его и снова застыл. Он должен был выстрелить. Вместо этого он воочию представил себе, как пуля проделывает дыру в живом пока еще теле, как Алексея отбрасывает к стене, он сползает наземь, и только глаза, вернее, глаз, все никакие погаснет: Я НЕВИНОВЕН...

   Сколько бы еще продолжались нравственные мучения, неизвестно. Потому что в это время на голову Турецкому упал дом или так ему успело показаться в то краткое мгновение, пока сознание еще не покинуло его.

Когда он очнулся, Скунса не было.

Ушел.

   Да его особенно и не искали. Потому что обстоятельства успели радикальным образом измениться.

* * *

   Ворвавшись в двадцать третью квартиру, омоновцы сразу бросились на кухню и по комнатам, но не обнаружили никаких признаков Скунса. Артур Волошин склонился над Золотаревым. Тот смеялся, стонал от боли и что-то лепетал, указывая рукой в сторону кухни.

   —  Карелин... убийца.— разобрал наконец Артур. — Это он Ветлугину... и меня бы... Скунс с ним... дрался.»

   В это время на кухне двое парней, разомкнув наручники, снимали майора Карелина с газовой трубы и укладывали его на пол:

— Борис Германович, как это он вас?..

   Кто «он», спрашивать было излишне: оба бойца ездили перехватывать питерский поезд и присутствовали при тогдашних подвигах Скунса. Но одно дело загнать в госпиталь Игоря Черных с Мишей Завгородним и совсем другое — разделать под орех майора Карелина.

   Избит он был действительно зверски. Газету с надписью вытащили и отбросили. Когда подоспел Артур, ребята уже отгребли в сторону осколки оконного стекла и положили на линолеум скрипевшего зубами Карелина.

   Дальше все произошло очень быстро. Кагэбэ посмотрел на вошедшего лейтенанта, и что-то в лице честного веснушчатого Артура очень ему не понравилось. Быть может, он понял, что мальчишка остался в живых и успел наболтать. Трудно взять с поличным окопавшегося оборотня, но вот невозможное произошло, и теперь...

   Майор вскинулся на локте здоровой руки, подхватил с полу длинный, как нож, прозрачный осколок... и полоснул им себя по сонной артерии. Кровь ударила струей, забрызгав белую дверцу холодильника. Инстинктивно отпрянувшие омоновцы бросились к своему начальнику и попытались остановить этот поток, но Карелин, уже проваливаясь в небытие, успел с удовлетворением понять: ни черта у них не получится.

   Снизу, со двора, сквозь выбитое окно долетел отзвук автоматной стрельбы.

   — Прекратить огонь!..— что было мочи заорал Артур Волошин. Он соображал быстро. — Прекратить огонь!..