– Ладно, какая уж тут антисептика!.. Чёрт побери, это ты для Фатимы надушился? От тебя так и шибает в нос сандалом. Ну-ка… Вот всё и в порядке.

Он приподнял Ахмеда за талию, усадил и поднёс фонарик к юному, без малейшего изъяна лицу. На губах, утративших свой пурпурный цвет, в глазах, обведённых коричневыми и оливково-зеленоватыми кругами, мелькнула улыбка, и ответом ей была невидимая во тьме улыбка, скорее гримаса на мокром от пота лице Боннемена, которому вдруг стало неловко от переполнявших его чувств.

– Хочешь попить? Я и забыл, что здесь есть вода, представь себе…

Ахмед сделал знак свободной рукой:

– Нет эта вода течёт из-под олеандров… Она плохая.

Он говорил без акцента, раскатисто произнося «р».

– А сигарету?

Большой и указательный пальцы, золотистые от привычки к табаку, потянулись к нему: да. Бернар вытер руки перепачканным кровью платком, порылся в карманах, измазал красным пиджак, даже не обратив на это внимания, и вложил в губы Ахмеда зажжённую сигарету. С наслаждением вдохнув дым, оба умолкли и лишь затягивались, делая одинаковые нехитрые движения. Кольца дыма едва заметно отливали цветами радуги, как будто разбивались, коснувшись краёв светящегося круга, и вновь появлялись выше, скручиваясь в завитки под раскидистыми ветвями синего кедра.

Негромкий кашель вывел двух молодых людей из блаженного оцепенения. Бернар повернул голову.

– В чём дело?

– Я замёрзла, – жалобно протянула Роза.

– Не замёрзла бы, если бы нам помогала. На, держи свой плащ, он мне не понадобился. Ахмед, малыш, придётся двигаться. Сдаётся мне, моя повязка – всё равно что ничего. А… который час? – Боннемен соскрёб ногтем засохшую кровь со стекла своих наручных часов и вскрикнул от удивления: – Без четверти три! Не может быть!

– Был уже второй час, когда мы ушли из отеля, – произнёс обиженный голос.

Он перемахнул через край фонтана и побежал к Розе.

– Роза, вот что мы сейчас сделаем…

Она отскочила.

– Не трогай меня, ты весь в крови!

– Ладно, сам знаю! Роза, ты можешь помочь ему спуститься вниз? Он обопрётся на твое плечо, а я поддержу его с другой стороны. С передышками доберёмся за полчаса… Или можно по-другому: ты возьмёшь фонарик, пойдёшь одна в отель или в сторожку и пришлёшь кого-нибудь на помощь… Ну? Что скажешь?

Она медлила с ответом, и он повторил нетерпеливо:

– Ну? Как ты думаешь, наверное, тебе лучше пойти одной?

– Я думаю, – с расстановкой произнесла Роза, – что ты сошёл с ума. Что я спущусь с тобой вместе под ручку с раненым бико, что пойду вниз одна и переполошу там весь народ – одно другого стоит. Так и так Бесье узнают, что я шлялась с тобой ночью по лесам. Ты со мной не согласен?

– Ну, на Бесье мне наплевать.

– А мне нет. Не хватало только неприятностей с роднёй…

– И что же делать? Что ты предлагаешь?

– Оставь здесь этого… этого раненого и подожди, пока я вернусь к себе в комнату, а потом зови на помощь. Как раз кончится ночь. Хороша же она была, моя ночка! Да и твоя тоже!

– Меня не жалей, – отрубил он. – Моя не так уж плоха.

– Прелестно! – Роза взорвалась, не решаясь, однако, повысить голос. – Сказал бы мне кто…

– Хватит. Слушай, а если я понесу Ахмеда на плечах, а ты посветишь нам…

– …а внизу его уже ищут, и пойдут на свет, и как я, по-твоему, объясню…

– Что? Ты ведь, кажется, совершеннолетняя, не так ли? Или ты до такой степени стыдишься меня?

Он угадал впотьмах её нетерпеливый жест.

– Нет, Бернар, не в этом дело… К чему дразнить гусей?.. Ты не можешь понять, сколько сделали для меня Бесье с тех пор, как…

– Чёрт с тобой, – перебил её Бернар. – Можешь проваливать. Я как-нибудь обойдусь.

– Но Бернар!..

– Иди отсюда, ясно? Отправляйся к своему Бесье. Пусть он щиплет тебя за ляжки, даёт пить из своего стакана… И всё остальное…

– Как? Как? Что ты такое…

– Я знаю, что говорю. С меня хватит! Кончено. Пф-ф. Долго же я тянул эту лямку.

Он утёр рукавом мокрое лицо. Оглянувшись, убедился, что Ахмед сидит неподвижно, но сознания не потерял и даже продолжает курить. Глаза его были полузакрыты, и он, казалось, не слышал их перепалки.

– Бернар!.. – взмолился тоненький голосок, нежный, присмиревший. – Это невозможно… Бернар…