трястись? А он еще когда придет!

– Семнадцать, – не сдавался Генрих.

– Восемнадцать, – выдавил таксист с видом благодетеля.

Генрих заколебался, дядька с плохо скрываемой надеждой глядел на него, всем телом подавшись к экипажу, полосатой «Белке», что дремала у обочины.

– Ладно, поехали! – Генрих дернул сумкой, изобразив бесшабашный взмах рукой. Таксист экстренно бросился открывать багажник.

Разбуженная ключом «Белка» тихонько фыркнула и приподнялась. Дядька взялся за пестики и тронул; вокзал величаво проплыл мимо.

«Проеду немного, – решил Генрих. – Потом договорюсь. Пусть остальные думают, что я на басовокзал поехал.»

На дороге мелькали встречные экипажи, в основном местного, сибирского выроста. Сибирь всегда была краем плохих дорог, поэтому выращенные в Европе экипажи здесь не приживались. Мерзли, болели, повреждали ходовую. Даже всепогодные джипы биомобильного центра «Ганновер» чувствовали себя здесь неуютно. А неприхотливым сибирским селектоидам нипочем были ни морозы, ни снежные завалы, ни гнус на бесконечных междугородних трассах, ни летняя жара, ни пыль…

Генрих подумал, что эта страна во много раз больше Европы по территории и совершенно отлична по образу мышления, и философски вздохнул.

– Издалека? – деликатно поинтересовался таксист.

– Из Минска, – соврал Генрих согласно легенде.

– По делам?

– Ага. На лесозаготовки.

Таксист промычал что-то неразборчивое.

– Слушай, – начал Генрих, когда отъехали достаточно далеко. – А, может, ты меня прямо в Алзамай отвезешь?

– В Алзамай? – водитель оживился. – А-а-а… А сколько платишь?

– Ну… – Генрих изобразил борьбу бережливости и вежливости. – Ну, сотку.

– Две, – отрезал водила. – Один корм сколько стоит!

– Да тут ехать-то полста километров! – почти искренне возмутился Генрих.

– Не полста, а шестьдесят пять. Да еще назад – вдруг я там клиента не найду?

– Ну, давай хоть сто пятьдесят!

– Э! – протянул дядька. – Биобусы, кстати, на Алзамай сегодня уже не пойдут. Учти.

– Ну скинь, хоть сколько, – попросил Генрих. – Скинь, а? Очень надо.

– Ладно, – буркнул водила. – Сто восемьдесят платишь?

– Плачу, – горестно вздохнул Генрих.

«Белка» тут же свернула направо, на широкую проспектообразную улицу-просеку. Между домами- башнями шумела заботливо вычищенная городская тайга.

– А чего ж ты на поезде до Алзамая не доехал? – поинтересовался водила.

– Да… Это… – Генрих изобразил смущение. – Вчера, понимаешь, выпили малость. С утра, понятно, опохмелились… Пивком. Я подремать прилег. Кто-то сдуру ляпнул, что уже Алзамай. Ну, я и выскочил спросонья. Пока горло промочил, поезд тю-тю. А потом на вывеску гляжу – Тайшет. И поездов больше нифига нету до самой ночи. А мне сегодня отметиться надо… Я там кассиру чуть окошко не расколошматил.

– М-да, – сочувственно протянул водила. – Что ж вы так, граждане минчане… Один хоть ехал?

– Один. Командировка… – Генрих очень натурально подпустил уныния в слова.

Вскоре дома посреди деревьев вдоль дороги исчезли. Пошла обычная трасса – разбитый асфальтовый шлейф безо всякой разметки. И тайга, тайга кругом…

Дикий край, страна медведей, лосей… и волков.

Таксист гнал под девяносто, и, похоже, знал тут каждую выбоину. Рассказывал зачем-то где, кто и когда гробанулся, словно пытался Генриха напугать. Генрих рассеянно кивал. Спустя какой-нибудь час впереди над кронами сосен замаячили башенки многоэтажек и чешуйчатый шпиль телевышки.

– На окраине меня высадишь, – попросил Генрих.

– А куда тебе? Может, подброшу, раз уж довез. Не бойся, доплаты не потребую.

– Ну… Тогда на улицу Шадченко, можно?

– Шадченко? – переспросил таксист с сомнением. – Так это она и есть!

Генрих ухмыльнулся:

– То-то я вижу – вроде что-то знакомое…

– Слушай, а зачем тебе Шадченко? Леспромхоз дальше, на Зеленой.

– Да баба у меня здесь, – признался Генрих. – Сумки брошу, и пойду, чего с ними таскаться?