19

После встречи со своей матерью, Лиза впала в лихорадочное, возбужденное состояние, легко перетекая от повышенной нервозности к унылой меланхолии.

Она то начинала оживленно болтать и искать им новые квартиры, то куталась в плед, листая бесчисленные сериалы и односложно отвечая на вопросы Тимура.

Однажды он предложил Лизе попробовать сходить к психологу, в ответ на что она молча встала с дивана и ушла прямо в халате, демонстративно хлопнув входной дверью.

Он услышал, как она вызывает лифт — очевидно для того, чтобы подняться наверх в свою квартиру.

И Тимур ощутил облегчение.

Это было сложное чувство, полное некоторого раскаяния и ощущения освобождения.

Он еще не успел додумать эту мысль и понять, насколько плохо радоваться уходу женщины, с которой живешь, как что-то тихо звякнуло со стороны дивана.

На забытый мобильник Лизы пришло сообщение.

Секунду поколебавшись, Тимур прочитал его.

«Мерзкая пиявка, оставь несчастного ребенка в покое».

Изумившись, он пролистал историю сообщений — вереница оскорблений и угроз, которые поступали по нескольку раз в день.

Какого черта Лиза до сих пор не то чтобы не обратилась в полицию, а хотя бы не сообщила об этом?

Долго и витиевато выругавшись, Тимур взял этот телефон, надел пальто и отправился на работу.

Завкафедры открыла дверь и с недоумением уставилась на Тимура.

— Тимушка, — пробормотала она, — что тебя привело ко мне в субботу?

— Сим-карта, записанная на племянника. Вы действительно думаете, что самая умная?

Тимур вошел в её квартиру, не дожидаясь приглашения.

— Угостите меня чаем? — вежливо спросил он.

— Как ты… Что?..

— Наталья Михайловна, вы же помните, что я работаю в службе безопасности банка? И разумеется, у нашего отдела налажены очень полезные связи… Вам все сходило с рук так долго лишь потому, что Лиза не говорила об этих сообщениях. Что произошло? Телефонных звонков из автоматов стало недостаточно, и вы перешли на эпистолярный жанр?

— Бедный мальчик, — вздохнула завкафедрой. — Ступай на кухню, у меня есть пирожные. Я ведь сразу всё поняла, сразу, еще на кладбище. Ты просто не мог отвести от неё глаз. Стоял над отцовской могилой с глупым выражением лица! И пожалуйста — вот уже на следующий день ты позвонил мне, чтобы найти телефон Скамьиной. Бедная, бедная Марина, все мужчины её семьи наивные глупцы.

— Только не говорите, что вы тоже любили моего отца. Это уже даже не смешно — мы же не в чертовой оперетте.

— Не в том похотливом смысле, который вы все вносите в это слово. Я была его другом, возможно, единственным.

Ну разумеется. Даже его любвеобильный отец не смог бы перешагнуть за границы платонической симпатии с этой старушкой.

— Каково мне было смотреть на то, как вы приближаетесь друг к другу? — завкафедрой зазвенела чашками. — Вас словно несло на льдинах.

— Вы следили за нами?

— Господи, достаточно было посмотреть на лицо Скамьиной!

— Наталья Михайловна!

— Мне было тоскливо, Тимур, — сдалась она неохотно. — Руслан был… солнцем нашего института. Я не хотела причинять Марине неудобств своими звонками… Мне хотелось немного поговорить о нем.

— А когда вы называли Лизу пиявкой — чего вам хотелось в те минуты?

— Ты не понимаешь, Тимур…

— Нет, это вы не понимаете!

Ярость давно копилась в его горле, и когда она, наконец, выплеснулась, то от его крика старое, покрытое морщинами лицо завкафедры словно бы пошло трещинами.

— Мне надоело, что все относятся к Лизе как к исчадию ада… Вы пятнадцать лет смотрели на её роман с моим отцом и молчали, что это вас вдруг понесло теперь? Решили, что некому за неё заступиться?

Завкафедры поставила перед ним чашку с чаем. Её руки дрожали.

— Я помню Лизу еще с тех времен, когда она появилась в нашем институте в качестве студентки. Дикая, немногословная девочка, которая вздрагивала от любого резкого звука. Она влюбилась в Руслана с первого взгляда, это было… ужасно неуместно. Нам всем было неловко смотреть на то, с каким обожанием она следовала за ним следом. Наверное, это льстило его мужскому самолюбию, не знаю.

— Пятнадцать лет отношений, чтобы потешить свое тщеславие?

— Когда Руслан попытался с ней расстаться, случилась та безумная история с лезвием. Руслан испугался. Кто знает, может даже за свою жизнь. И кто из нас его за это осудит — в конце концов, у него были веские причины. У любого бы на его месте закрались мысли о том, что если Лиза однажды уже убила человека, то сможет сделать это снова.

— Что? — спросил Тимур.

Ему показалось, что слова утратили привычный смысл.

По крайней мере, для него они прозвучали как бессмысленный набор звуков.

— Ты не знал? — быстро спросила завкафедрой, и торжественное злорадство прозвенело в её голосе. — В тринадцать лет она убила своего отца. Лиза Соловьева, об этом все газеты тогда писали. Твоя невинная овечка закончила школу в колонии для несовершеннолетних.

20

Тимур не очень отчетливо помнил, как покинул квартиру завкафедрой.

И пакеты с краской, и испорченные двери отошли на десятый план, и все те сердитые и резкие слова, которые он заготовил, когда направлялся к старухе, куда-то улетучились.

В библиотеке он долго сбивался и путался в цифрах, пытаясь сообразить, газеты за какой именно год ему нужны. И то, что элементарная арифметика вдруг оказалась такой трудной, окончательно расстроило Тимура.

Завкафедрой была права — дело Лизы Соловьевой в свое время наделало много шума.

Согласно газетным заметкам, девочка была обнаружена с ножом в руках над трупом своего отца. Полицию вызвала её мать, Наталья, которая, вернувшись с работы, застала эту страшную картину. С того момента и до окончания суда Лиза не произнесла ни слова. Работавшие с ней психологи пришли к заключению о физическом или психологическом насилии. Школьные учителя подтвердили, что девочка была замкнута, плохо шла на контакт, часто и без всякого объяснения пропускала учебные дни. А соседи сообщили, что в день убийства Лиза кричала «нет, папа, нет».

Удивительнее всего повела себя мать Лизы, которая с одной стороны полностью отрицала какие бы ни было неурядицы в семье, а с другой стороны — с абсолютной уверенностью утверждала, что её муж сам напал на её дочь.

Итогом стала 108 статья Уголовного кодекса: убийство, совершенное при превышении пределов необходимой обороны. Лиза получила три года колонии для несовершеннолетних, а пресса еще долго негодующе бурлила по этому поводу, считая приговор неоправданно жестоким и требуя амнистии для ребенка. О деле Лизы Соловьевой рассуждали психологи и юристы, депутаты и школьные учителя, но апелляции так никто и не подал.

Тимур несколько часов просидел в читальном зале, вглядываясь в почти незнакомое