8

Тимур почти ушел из дома мамы, когда его остановил длинный звонок проводного телефона — странный атавизм, который нравился его отцу.

Взяв трубку, Тимур услышал:

— Особенно плохо по ночам, правда? Словно бы оказываешься в каком-то глухом подвале, где нет ни дверей, ни окон. Липко, душно, холодно. Тебе хорошо было — все ночи были твоими. Ты спала с ним каждую ночь из года в год. Как тебе теперь спится, Марина?

Голос был приглушенным, полным ненависти и боли.

— Кто вы? — спросил Тимур.

— О, Тимур, — рассыпался горохом этот голос, — дикий, пассивный мальчик, у которого нет энергии на то, чтобы жить. Как ты справляешься со своим горем?

— Кто вы? — спросил он уже громче.

— Или ты даже на то, чтобы горевать, не способен?.. Силы…

Подошла мама, вырвала у Тимура трубку и кинула её на рычаг.

— Надо отключить домашний телефон, — сказала она задумчиво.

— Мам, кто тебе звонит?

— Какая-то папина поклонница, я полагаю. Она многое знает про нашу семью.

— Это он говорил, что я дикий и пассивный?

— Папа волновался за тебя, — вздохнула мама.

— Он просто терпеть меня не мог, — ответил Тимур, выключая на телефоне звук. — Отключи его вообще. Кто в наше время еще пользуется городским телефоном? Как часто она звонит?

— Маме еще приходят фотографии на электронку, — сообщила Инга, появляясь в коридоре. — На них папа чудо как хорош.

— О, господи.

— Нет, не такие, — хмыкнула Инга, увидел его лицо. — Просто множество самых разных фотографий, сделанных в разные годы. Папа на лекциях, папа на улицах, папа ходит, папа ест, покупает себе галстуки. Такая крипота — кажется фотограф просто ходил за папой по пятам и тайно его фотографировал. И продолжалось это лет десять, если не больше. Ужас.

— Папа был очень популярным мужчиной, — ровно ответила мама. — Кажется, у него был сумасшедший фанат. Это ничего серьезного, Тим. Кто-то просто переживает его потерю вот так. Ты знаешь, людям надо говорить об ушедших.

— Почему эта чокнутая говорит с тобой? Ей больше не с кем?

— Не сердись, — попросила мама, — иногда люди вдруг сходятся в одной точке — случайные люди в случайной точке. И им становится лучше.

— Перешли мне её письма, — попросил Тимур.

Он набрал Лизу сразу из подъезда.

— Елизавета Алексеевна, вы неприятная врушка!

— Есть такое, — не стала отрицать она и вдруг закричала: — левее! Левее же! А теперь правее. Всё, Тимур, пока, мне некогда.

— Опять вранье, — рявкнул от в ответ. — Не смейте бросать трубку!

— Я…

— Ничем вы не заняты, — Тимур вышел на улицу и зашагал к остановке. — Просто придуриваетесь, чтобы быстрее закончить разговор. Потому что не хотите отвечать за свое вранье!

— Ого, сколько уверенности в твоем голосе. И чем по-твоему я сейчас не занята?

— Ничем не заняты. По воскресеньям вы не делаете ничего.

— Какой проницательный мальчик. Ты угадал. Ну всё, пока.

— Я еду к вам, — предупредил Тимур.

— А меня нет дома! — заявила Лиза бодро, но он уже не слушал её.

Лиза ждала его на качелях возле подъезда.

— Почему вы разгуливаете по городу в пижаме? — спросил Тимур.

— Ну я же просто вышла во двор, а не отправилась в оперу.

Тимуру вдруг стало интересно, ждала ли она его отца вот так же — в этой страшной полосатой пижаме и тапочках, или наряжалась к его приходам.

Конечно же наряжалась — отец таких вот ситцев терпеть не мог.

— А что за шапочка на голове?

— Я нанесла на волосы репейное масло.

— Боже.

Лиза засмеялась.

— Ты очень похож сейчас на отца. Это брезгливое выражение лица, как будто на на коровью лепешку наступил!

— Не могли бы вы относиться ко мне более уважительно, — вздохнул Тимур, слегка отталкиваясь на качелях, — и не появляться у меня на глазах в облезлой пижаме и с маслом на волосах?

— Бу-бу-бу-бу, — передразнила она. — Что с тобой? Пытаешься разглядеть во мне женщину?

— Пытаюсь увидеть в этой пижаме человека.

— А чего ты ожидал, заваливаясь ко мне в воскресенье? Скажи спасибо, что я уже сняла маску для лица из зеленых водорослей. И раз уж ты пришел, то сходи пожалуйста в магазин. Ужасно хочется есть, но еды совсем не осталось.

— Вы, Елизавета Алексеевна, совсем уже офигели, — заметил Тимур. — И поведайте мне, наконец, почему вы позволили мне думать, что это вы названиваете моей матери?

— А какой смысл был с тобой спорить? Ты ни за что на свете мне не поверил бы.

— Но вы обещали, что звонки прекратятся!

— Обманула, выходит.

В её голосе не промелькнуло даже тени раскаяния.

— Вы знаете, кто может нам звонить?

— Видишь ли, зайчик, твой отец не рассказывал одним своим любовницам про других.

Прозвучало это слишком цинично, и Тимур снова поморщился.

Он ненавидел, когда Лиза так поступала.

— Эй, — воскликнула она, когда он резко встал и пошел прочь, — даже не попрощаешься?

Он оглянулся. В пижаме и вязанной шапочке, без макияжа, бледная и сонная, Лиза едва помещалась своими широкими бедрами в детское сидение качелей. Она смотрела на него, чуть склонив голову набок, яркое солнце безжалостно освещало все 34 года, которые были написаны на её лице.

— Пришлите мне список продуктов, — сказал Тимур, — я иду в магазин.

«Мясо или рыба,

сыр — нормальный!

Хлеб не надо, но возьми кефир.

Яйца, все-таки мясо, хотя может и рыба.

Овощи, мандарины и что-нибудь вкусненькое.

Овощи — не лук и картошка, а огурцы и помидоры. Не забудь сметану.

И зелень.

И что-нибудь вкусненькое.»

Тимур перечитал сообщение дважды.

Понимала ли эта женщина, что такое «список продуктов»?

И что это такое — вкусненькое? Взять мороженое? Но Лиза что-то говорила про диету.

Ананас? Но она просила мандаринов.

Колбасы? Сала! Тимур засмеялся и тут же разозлился.

Тамара всегда была очень конкретной и аккуратной, в отличие от этой лживой тетки в пижаме. Ничто в Таме не оскорбляло его, но вроде как они