Наконец получилось.
Мертвец теперь сидел, прислоненный к металлическому щитку. Голова опущена на согнутые колени, словно устал человек и уснул. Выходная пулевая рана на затылке почти не заметна, хотя она больше, чем на виске. Но густые темные волосы слиплись от крови и засохли, так что если не присматриваться…
– Еще раз прости, товарищ Богоробов, – снова забормотал Игнат. – Но тебе уже всё равно, а нам дальше жить. И не дело, если узнают, что ты проявил такую несознательность и слабодушие. Я, конечно, не знаю, не в курсе, что и как было, но если ты и не сам, то всё равно проявил легкомыслие, позволив убить себя. – Тут Игнат окончательно смешался. – В общем, прощай, боевой друг Паша, Павел Андреевич! Покойся с миром.
С этими словами он шагнул к столу, тиснул пальцем красную пипочку и на мгновение закрыл глаза.
Потом открыл и уставился на опустевший распылитель. Никаких следов мертвеца!
Игнат перевел дух и вытер со лба испарину. Может быть, он поступил как трус, даже наверняка так и есть. Теперь, когда никто не может увидеть Богоробова с простреленным виском и стеклянными глазами, он мог себе в этом признаться. Он ведь испугался, очень испугался, маленький винтик революции Игнат Пирогов. Почти бессознательный винтик, который в любой момент могут выкинуть из огромной железной машины и заменить другим. Никому не интересны ни мысли, ни чувства крохотной детальки, она должна быть полезной и не вызывать сомнений, больше ничего. Почему-то вспомнился ночной кошмар, и стало зябко. Да еще где-то тут носятся в воздухе молекулы, невидимые частички, бывшие когда-то Павлом Богоробовым, хромоногим комендантом пункта номер пять… От этой мысли Игнат невольно задержал дыхание. Стало совсем муторно.
Так, хватит маяться дурью и проявлять слабость, нужно действовать!
Внимательно вглядываясь в пол, Игнат прошел путем, которым недавно тащил труп. В одном месте обнаружил капли крови и сбегал за тряпкой, вытер. Дошел до кабинета, где тоже пришлось оттирать с пола и металлического шкафа бурые пятна и потеки. Вот он, сон в руку, чтоб его…
Прихватив испачканную кровью тряпицу, Игнат вышел во двор, прополоскал ее у водоразборной колонки. Посомневавшись, спрятал от греха подальше под груду полусгнивших досок, громоздившуюся за домом. Потом бесцельно слонялся, то присаживаясь на какой-нибудь чурбачок, то проверяя запоры на воротах, то выдирая засохшую лебеду у крыльца. Время тянулось, словно резиновое, и постоянно казалось, что откуда-то за ним наблюдают чужие настороженные глаза.
Красноармейцы вернулись из бани уже в глубоких сумерках. Свиридов доложил, что машбарышня тоже помылась и отправилась домой. Как будто это кого-то интересовало! К тому времени Игнат настолько истомился, что хотел только одного: поесть и завалиться спать. Можно и не есть, просто уткнуться носом в подушку, закрыть глаза и мысленно отрезать минувший день от будущего.
Но кроме его желаний была еще и необходимость – Игнат ясно понимал, что этой ночью он не должен оставлять барак без присмотра. Нехорошее подозрение, которое вызвал у него Свиридов, странные появления-исчезновения Богоробова и его смерть, – всё сплелось в слишком опасный клубок. И даже если всё обстоит не так плохо, как ему кажется, всё равно уйти – значит потерять контроль над событиями. Он решил остаться и подежурить, тем более что раньше они с Богоробовым делали это довольно часто, это уже потом, когда появился распылитель, перестали.
Но сегодня предстояло еще навестить Наталью – обещал.
Наталья, скорбно поджав губы, выслушала сообщение о том, что Богоробов исчез и Нюрка Маслова к этому непричастна. Недоверчиво покачала головой. Но ужином Игната накормила и даже рюмочку имбирной предложила. От рюмочки он отказался, с водки он всегда засыпал совершенно беспробудно, что сегодня было бы некстати. Тогда хозяйка выпила сама и приготовилась плакать. Слез Игнат вытерпеть не мог и сбежал, едва дожевав расстегай с рыбой.
Темнота, запах отбросов и кошачье мяуканье провожали его до самого барака. Свиридов удивился возвращению Игната, но спрашивать ничего не стал, впустил. Продавленный диван в конце коридора, где уже приходилось проводить ночи, вернее, часть ночи до того, как позовут к воротам встречать привезенных буржуев, горбился и вздыхал. Игнат принес из каптерки подушку и одеяло, бросил на него и уставился на жестяной колпак, прикрывающий лампу. Погасить свет не решился.
Снял ремни с кобурой, подумав, вытащил наган и сунул под подушку. Лег. Почему-то казалось, что если он притворится спящим, то невидимый враг вылезет из своего логова, обнаружит себя и можно будет сразиться с ним в открытую. От спинки дивана пахло чужим потом, в глазах плыли серые тени, и ощущение сиротства и собственной незначительности было почти осязаемым. Игнат натянул колючее одеяло на лицо и затаился.
По коридору прогрохотали кованые сапоги, это Харитоненко покинул свой подвал, отправился подремать. И как он может столько времени проводить в подземелье? А ведь вроде и нравится ему… Гулко бухнула дверь. Больше никто не ходил – в помещения, где спали конвойные и красноармейцы, со двора вела отдельная дверь. И почему до сих пор их зовут конвойными, если их работа – всего лишь довести контрреволюционный элемент, привезенный ребятами из районки, со двора в подвал? Хотя и это – тоже конвоирование. Особенно тяжко бывает с нервными дамочками, которые так и норовят в обморок упасть. Игнат вспомнил одну такую, жену бывшего банкира, вот уж пришлось помучиться, никак вниз спускаться не желала, выла, царапалась. Игнат перевернулся на другой бок и постарался забыть о нервной банкирше, потому что уже если начнешь всё вспоминать, то непременно какая-нибудь гадость приснится.
Свет лампы, даже такой тусклой, мешал, лез под веки. Барак питался электричеством не от городских электросетей, которые оживали всего на несколько часов в день, да и то, казалось, по чистой случайности, а от «динамы», установленной в одном из закутков подвала. Как работает «динама», Игнат представлял смутно, за ней присматривал один из красноармейцев, обученный хитрым электрическим делам и еженедельно напоминавший Богоробову, что пора добывать у начальства мазут для прожорливого агрегата. Так что без света «пункт номер пять» не оставался никогда.
Если бы не этот свет, сколько бы теней вылезло из углов, чтобы протянуть свои призрачные серые руки к горлу Игната, сколько шуршащих слов лезло бы в уши, напоминая о тех, кто навсегда сгинул тут. Они бы его не пощадили, дышали бы в затылок, обжигая ледяным смертельным холодом. И не стали бы слушать его оправданий, жалких слов о том, что революция в опасности и так нужно… так нужно, так приказали, так должно быть.
Но пока горит лампа под жестяным колпаком,
