— Чувствую себя дурой, — тихо призналась я. — Теперь кажется, что все очевидно. Ты знал?
— Был почти уверен.
В памяти всплыла сцена в полицейском участке, когда Джонатан бросил Гвен что-то резкое. Он подозревал ее уже тогда? Злился, что из-за нее у меня проблемы?
Я убрала упавшую на лоб прядку волос и искоса посмотрела на Джонатана. Не похоже, чтобы он вообще волновался о моей судьбе. Но я же помню, как он сжимал меня в объятиях в пещере! Как будто я его самый родной человек… Ничего не понимаю!
— Ты… — Я замолкла и предприняла еще одну попытку: — Злишься на меня?
— Нет.
— Если я тебя обидела…
— Нет. — Джонатан оторвался от окна и, спрятав руки в карманы брюк, подошел ближе. Он немного сутулился, от чего казался ниже обычного. — Я хочу развестись.
— Оу-у-у! — потрясенно вырвалось у меня. — Конечно.
В сердце словно вогнали и провернули несколько раз кинжал. Стараясь взять себя в руки, я до боли прикусила щеку изнутри.
Дыши, глупая, дыши.
В конце концов этим все и должно было закончиться. И только полная дура могла влюбиться в Джонатана Эйверли, главу Тайной Канцелярии. Такие, как он, всегда живут одни.
А уж иномирянка его и вовсе не могла заинтересовать. Даже если она Проводник.
— Почему сейчас? — тихо спросила я. В голове вспышкой пронеслось озарение. — Подожди, это потому что дело закрыто и у тебя нет причин быть рядом?
Эта мысль обожгла, заставила едва ли не задохнуться.
Его резкие шаги прозвучали совсем рядом, и я вскинула голову. Не реветь, только не реветь…
Джонатан вдруг опустился на кровать рядом со мной — матрас прогнулся под его весом. Его ладони сжались в кулаки, костяшки побледнели, а заледеневшее лицо напугало даже меня.
— Потому что я люблю тебя, — равнодушно сказал он. — Думаю, я догадывался об этом и раньше, но осознал, только держа тебя на руках в пещере, — хрупкую и едва живую.
Я застыла, не в силах отвести от него растерянный взгляд. У меня слуховые галлюцинации или он и правда все это говорит?
— У нас был уговор, я его выполнил. Сроки не обсуждались.
— Но…
— Я не тот человек, который станет рубить хвост собаки по кускам, — спокойно продолжил Джонатан. — Очевидно, что ты не испытываешь тех же чувств. Я же свои скрыть не смогу. Наш фиктивный брак перестанет быть уютным и удобным. Просто физическая близость меня тоже не устроит. Прости.
Он так быстро встал, что я едва успела ухватить его за руку. Меня душил нервный смех, и я сдерживалась из последних сил. Если сейчас рассмеюсь, Джонатан точно истолкует это неправильно.
— Знаешь, с таким пафосом меня еще никто не бросал, — кусая губы, серьезно заметила я.
Он промолчал. Не вырвал ладонь из моей, а наоборот, сжал так крепко, будто не хотел отпускать.
— Джонатан Эйверли, — торжественно произнесла я, и он вскинул голову, встречаясь со мной глазами, — ты что, правда решил избавиться от меня таким оригинальным способом? Да еще в момент, когда я собралась признаваться тебе в любви!
Он вздрогнул, замер на мгновение, а затем жадно заглянул мне в лицо, словно ища в нем намек на ложь.
— Ты…
Я с трудом приподнялась на подушках и потянула Джонатана за рукав. Ему пришлось склониться ко мне.
— Я люблю тебя, Джонатан, но если ты еще раз заикнешься о разводе…
Он воззрился на меня с удивлением и недоверием. Через мгновение растерянность сменилась на широкую, заразительную улыбку.
— Значит, все по-настоящему? — уточнил он, обжигая мои губы горячим дыханием.
— Уже давно, — подтвердила я.
Последовавший за этим поцелуй скрепил наши слова, так похожие на клятву.
* * *Я столкнулась с Оливией у дверей полицейского участка. При виде меня она стушевалась, а затем расправила плечи. Из плетенной корзины, покачивающейся на ее локте, доносился аромат свежего хлеба. Плющик на моем запястье оживился, но быстро скис: он предпочитал мясо.
— Ты к Гвен? — скорее утвердительно, чем вопросительно сказала я.
С Оливией мы не виделись неделю. С того дня, когда я заметила ее на трибуне. На записку я так и не успела ответить, а потом в этом и вовсе отпала необходимость. Джонатан сказал, что полиция поговорила с Оливией и я могу с ней не встречаться.
— Да, — с легким вызовом ответила она. — Знаю, ты злишься на нее, но мне ее жаль. Ее муж был порождением Темных! Я нередко видела синяки на ее руках. Она носила перчатки и платья с рукавом даже в жару.
Я не знала, как объяснить, что не испытываю к Гвен ненависти. Учитывая, что она хотела со мной сделать, это было странно, но… Она, как и я, стремилась к свободе. Вот только расклад у нее оказался менее удачный, чем у меня.
— Все в порядке, — перебила я. — Я тоже пришла ее навестить.
Оливия закусила губу и с непониманием посмотрела на меня.
— Она едва не убила тебя, — напомнила она с короткой заминкой, будто сомневаясь в моем душевном здравии.
Я усмехнулась:
— Угу, это сложно забыть. Идем?
В конце концов основная разница между мною и Гвен, заключалась лишь в том, что мне повезло с мужем, а ей — нет.
Я ухватилась за ручку двери и потянула ее на себя. Оливия замешкалась.
— Знаешь, — несмело проговорила она, — я никогда не верила в женскую дружбу, но, когда увидела, как вы с Гвен общаетесь… Словом…
Я окинула ее долгим взглядом и жестом пропустила вперед.
— Мы с Оуэном занимаемся вечером в библиотеке. Приходи, если хочешь.
Она обернулась и, улыбнувшись, кивнула.
Что ж, как выяснилось, я умела не только терять друзей, но и заводить их.
Эпилог
— Я получила стипендию!
С этим криком я ворвалась в спальню. Джонатан оторвался от книги и чуть приподнял бровь.
— Тебя сильно обидит, если я скажу, что не сомневался в этом?
Я фыркнула и, скинув туфли, забралась в постель. Джонатан подвинулся, и я устроилась у него под боком.
— Мог бы и восхититься.
Он поцеловал меня в висок.
— Я всегда тобой восхищаюсь.
Крыть было нечем. Он и правда постоянно говорил мне об этом. Если бы не его поддержка, мне бы пришлось сложнее.
— А еще Абрамс утвердил первый экземпляр студенческой газеты!
Джонатан, перевернув страницу, хмыкнул:
— Удивлен, что он сопротивлялся так долго. Тебя за это время могли сто раз переманить столичные журналисты.
Мне и правда неоднократно поступали предложения поделиться сенсационным материалом сначала о сдаче зачета у Ларкинза, затем — о событиях того страшного ритуала, унесшего жизнь Патрика.
На него, в отличие от Гвен, я злилась, но с каждым днем все меньше.
— Я хочу собственную газету, — сморщив нос, напомнила я, — где могла бы играть по своим правилам. А они лишь желали получить интервью. Не более.
Женщина-журналистка — и правда все еще слишком радикально для этого мира. Но я это исправлю.
Я сняла с запястья сонного, довольно урчащего Плющика и спустила его в горшок с