Глава 7

Когда я была маленькая, я часто представляла, что я умру.

Мне было пять, когда впервые родители взяли меня с собой на чьи-то похороны…я не помнила лиц, не помнила того, что происходило в доме, помнила лишь ту деревянную коробку, что стояла посреди комнаты, вокруг которой было много цветов, а еще все подходили и плакали.

Тогда мне не казалось это страшным.

Вроде даже это было мило — искренние слезы и море цветов.

Вот только вся милость момента испарилась в тот миг, когда папа объяснил мне, что среди цветов в этой самой коробке лежит человек, который больше никогда не проснется.

….а потом коробку закрыли, увезли куда-то загород…и закопали в землю.

Я не могла спать ночью, задыхаясь.

Я боялась, что если усну слишком крепко, то родители тоже поплачут, а потом закроют меня в маленький ящик и закопают, и когда я проснусь, то буду совершенно одна глубоко под землей.

Этот детский панический страх преследовал меня еще очень долго, даже когда я выросла и стала понимать смысл этих манипуляций…а еще то, что человек в ящичке не проснется.

Почему я подумала об этом снова?

Я испытывала тот же страх. Жуткий. Липкий. Огромный. Удушливый.

И пусть я не лежала в тесной деревянной коробке, все слышала и понимала, от мертвого человека я отличалась только тем, что могла мыслить и дышать, утопая в собственной панике.

Я не могла пошевелить даже веками, чтобы открыть глаза и увидеть, что происходит вокруг меня. Было страшное, убивающее чувство, что у меня забрали тело, оставив лишь душу и эмоции, которые кричали и захлебывались, но не могли вырваться наружу.

Я слышала, как колотится мое сердце, не в силах даже пошевелить кончиком пальца.

И словно не было уверенности, что у меня все еще были пальцы, руки и ноги…

Казалось, что у меня больше нет ничего, кроме этой сжигающей изнутри истерики, когда я кричала и вопила во все горло…внутри, но не слыша мой надломленный голос.

— Злата!

Если бы я в эту секунду могла хоть как-то пошевелиться, то, наверное, я бы уже лежала с глазами-блюдцами и открытым ртом.

Нет, я не забыла своё имя, но впервые я услышала его из уст Лютого.

Мы знали друг друга почти месяц.

Целый месяц!

Целый месяц я была — лгуньей, занудой, в лучшем случае Золотинкой, но никогда до этой секунды я не была Златой. Ну если только пару раз по чистой случайности!

Неужто все было настолько плохо и опасно, что голос Лютого дрогнул и охрип?…

Я не знаю, касался ли он меня, понимая, лишь по морозному дыханию, что он очень близко….

Так близко, что я бы хотела коснуться его. Обвить руками за мощную шею и прижаться крепко-крепко, чтобы ощутить его каждой клеточкой, и не бояться больше ничего…но я не могла.

Господи, что со мной происходит?!

Не могла же я так перевозбудиться, что отказали не только сразу все конечности, но и тело?!

Или резко замерзнуть до такой степени, что все отказало вплоть до ресниц?!..

За одно только можно было не волноваться — меня не похоронят, потому что Беры чувствуют эмоции и определенно знают, что я жива…но явно не совсем здорова.

Еще бы только понять, нездорова от чего именно, и как долго это продлится?….

Я бы вздрогнула, если бы могла, когда раздался грохот, но даже глаз открывать не надо было, чтобы понять, кто именно влетел в комнату с раскатистым воплем:

— Какого лысого тюленя тут творится?!..

И я даже знала, отчего бедные тюлени полысели и с визгом расползались по сторонам за пределами ледяного дома, потому что мало кто мог вынести оглушительный, вибрирующий под потолком рык Ледяного.

— Сын!

— Со Златой что-то не так!

Ого, я и подумать не могла, что голос Лютого способен быть каким-либо иным, как не язвительным, надменным или усмехающимся. Вот только это пугало меня еще сильнее.

— И без тебя вижу, что на одну сосульку в нашем доме стало больше.

— ПАП! — голос Свирепого тоже едва ли можно было спутать с кем-либо еще, как и яростное рычание Лютого прямо надо мной.

— Ну-ка, убрал от меня свои клыки и засунул их куда надо! Не смей рычать на отца!

Иначе вырву и подарю Фантику на сережки!

Даже находясь в своем ужасном пугающем состоянии, в душе я хихикнула, желая увидеть выражение лица Лютого в тот момент и слыша, что реплику своего отца он не принял к сведению совершенно, на что Ледяной рыкнул где-то очень близко со мной, обращаясь к младшему сыну:

— Свирепый, держи его, мне нужна ее кровь…

ЧТО?!

Мою кровь?! Ну не вампиры же они ей-богу?!

Что за варварские выходки?!..

Когда послышался грохот и оглушительное рычание, а потом крики и звуки борьбы, я поняла лишь то, что Лютый рвался ко мне, пока Свирепый пытался удержать брата, отчего льдина под нашими головами трещала и звенела хрустальным звоном.

— Дочка, не бойся, — послышался приглушенный и словно убаюкивающий голос Ледяного, который говорил твердо, уверенно, но при этом так сладко, что я невольно прислушалась к нему, удивленная этим тембром и мягкостью, о которой невозможно было даже помыслить Он звучал надо мной, заглушая звуки рычания и борьбы двух огромных братьев, — послушай меня и постарайся понять. Ты боишься, но напрасно. Что бы с тобой не произошло, мы решим это дело. Просто немного потерпи, хорошо? Мне нужна капелька твоей крови, чтобы понять, что могло в нее попасть и стать причиной твоего странного состояния, потому что, судя по аромату, ты полностью здорова. Только немного боишься. Всего лишь капелька, ладно? Я прокушу твой маленький пальчик и только, ты даже ничего почувствовать не успеешь…

Мысленно я глубоко вздохнула, собираясь с мыслями и понимая, что верю этому странному, огромному мужчине, наверное, даже больше, чем нужно было бы.

— Умничка. Молодец. Моя смелая дочка. — судя по голосу, Ледяной улыбался.

Улыбалась бы и я, смущенно и скромно, раскрасневшись оттого, что он назвал меня дочкой, если бы только могла.

По крайней мере, я улыбалась в душе, слыша опять его грозный рокочущий голос,