Потом Женька оделся и, на цыпочках пройдя с собакой сквозь скандал, бегал с ней во дворе. Лёгкая Пальма перелетала за ним.
Из-за забора высунулась Люська Панфилова. Как февральский, преждевременный сурок из США. Востроглазый. В круглой шапке.
– Что это дядя Коля вчера кричал на всю улицу? Позорил маму и папу?
– А! – махнул рукой Женька, продолжая играть с собакой. – Бывает иногда у него. После Афгана, наверное…
– А пошли на горку? На площадь? И ёлку посмотрим. Там музыка.
Люська училась всего лишь в третьем классе, была малолеткой ещё, вон, в шапке из детсада, но Женька подумал и сказал – ладно. Обожди.
Повёл собаку к крыльцу.
В сенях, перед дверью в дом, Пальма поняла подвох, начала упираться, царапать пол, никак не хотела обратно в жаркую ругань. Безжалостно, будто рыжий бензин, Женька кинул её внутрь. И захлопнул дверь
.Толстенький мальчишка и востроглазая девчонка торопились в сторону площади Города, где вовсю шёл праздник, откуда летала музыка и зазывающий гулкий голос, где была высокая ёлка, ледяная горка, где можно было прямо на морозе съесть по горячему беляшу. А то и по два.
<p>
<a name="TOC_id20259252" style="color: rgb(0, 0, 0); font-family: "Times New Roman"; font-size: medium; background-color: rgb(233, 233, 233);"></a></p>
<a name="TOC_id20259254"></a>3
Круглов Алексей Сергеевич, открыв на звонок дверь утром 1-го января, спозаранку – не мог скрыть удивления: на пороге стояла Ивашова Наталья Фёдоровна с тортом в коробке.
Однако удивление тут же сменил на широкую улыбку:
– Проходите, проходите, Наталья Фёдоровна, здравствуйте, и вас с Новым годом! Проходите, пожалуйста!
Принял, отложил на тумбочку торт. Потом пальто, шапку.
Переваливающейся утицей, запахивая халат, принесла живот свой Таня. Целовала подругу, тоже поздравляла.
– Проходи, проходи, Наташа!
Муж и жена исчезли в спальне. Видимо, чтобы переодеться.
В комнате причёсывалась перед зеркалом. Понимала, что приход её утром 1-го января, сразу после новогодней ночи, да ещё ночи с женихом, мягко говоря, выглядит странноватым. Её явно не ждали здесь сегодня. В кухне остался брошенный завтрак, а комнатный стол был уже давно убран. Но казалось, что над чистой скатертью ещё витал дух вчерашнего праздника… Наталья не решалась поставить на этот стол торт.
Появилась Таня в просторном платье беременной и сразу начала хлопотать. Как по щучьему велению на скатерти стали появляться тарелочки с закусками, приплыло блюдо с красиво разложенными треугольниками пирогов (с мясом, с капустой, с луком-яйцом), три высоких бокала. Алексей Сергеевич принёс и открыл бутылку вина. Сухого. Однако налил его только Наталье и себе. Беременной жене – янтарного шиповнику. Полезнее, дорогая. Ну, за наступивший новый год? Чокнулся с женщинами и маханул свой бокал сразу, напомнив Наталье лихого Плуготаренку.
Пирог с луком и яйцом ел, не уставая нахваливать жену. Муууу! Объеденье, дорогая! «Он второй противень уже сметает, шепнула Таня подруге, никаких других пирогов не признаёт, угу». Наталья то ли хохотнула, то ли подавилась. Вытирая губы салфеткой, невольно смотрела на усердного Круглова. Точно хотела понять, что в нём Таня нашла хорошего, за что полюбила.
Против Таниного поблекшего личика всегда румяное лицо Алексея Сергеевича было прямо-таки живописным. С рельефно выписанными деталями. С толстыми кудлатыми волосами, зачёсанными наверх. С большим носом, с большими ушами, с подбородком в виде крупного обглоданного мосла. Однако когда он снимал очки, чтобы протереть их платком – вся живопись терялась: лицо становилось точно после солярия. С тёмными усталыми кругами вокруг глаз. Он возвращал очки на место, и всё становилось прежним – узнаваемым, крупным, живописным.
Сейчас он ел. Он ел пирог с луком и яйцом. Он всё нахваливал жену. Он мало обращал внимание на телевизор, где всё ещё продолжала кувыркаться карнавальная ночь и нарочитый, наигрывающий Игорь Ильинский с зонтиком путался в ёлке, никак не мог из неё выбраться.
Снова наливая в бокалы, он спросил у Натальи, как прошла у них с Юрием Ивановичем встреча Нового года. И добавил несколько игриво – наедине.
Наталья начала вдруг хихикать. В точности как это делал Плуготаренко. Как будто заразившись от него. (Так истеричная жена перенимает смех, слова и даже интонации у мужа.) Не узнавала себя. Говорила, что всё хорошо, всё просто прекрасно. Проводили и встретили. Было и шампанское, и стол, и куранты. Ну и «Голубой огонёк», конечно, всё продолжала хихикать Наталья.
– И что же, не спали всю ночь? – переглянулись супруги.
Наталья изменилась в лице. Тоже как Плуготаренко. Вслушалась в себя. Сказала, наконец, нехотя:
– Да нет. Я немного вздремнула. На диване. А Юрий Иванович так и просидел у телевизора… Потом поехал домой поздравить Веру Николаевну. Ну и поспать, наверное… Да. Вот так. Встретили… – не совсем уверенно закончила Наталья, мечась взглядом.
Зуева смотрела на подругу. С белыми, почему-то измятыми отворотами на платье та сидела как побитый ангел. Меньше всего походила на женщину, которая провела ночь с любимым. Ничего, похоже, не было у них. Просто петушок прококотал всю ночь, а потом умчался домой спать.
Когда пили чай с тортом – вдруг резко, длинно позвонили. Все трое вздрогнули. Подумали одно и то же – инвалид. Но как? Четвёртый этаж! Невозможно! А если затащили?
Алексей Сергеевич пошёл. Зачем-то прикрыл за собой в прихожую дверь. Побубнил там какое-то время и вернулся… с телеграммой:
– Вот, Наталья Фёдоровна. Оказывается – вам.
Наталья раскрыла праздничный бланк с цветами и увидела три наклеенные полоски с буковками. Быстро пробежала их: «Дорогая Наталья Фёдоровна! Поздравляю Вас с наступившим Новым годом! Желаю Вам счастья, здоровья! Очень надеюсь на встречу с Вами. Любящий Вас Готлиф. Миша. Извините».
Наталья густо покраснела. Помедлив, отдала телеграмму Тане. Зуева, прочитав, сразу подперлась ладошкой. Точно перед ней сидела не подруга – чудо.
Тихо спросила, когда муж ушел на кухню к вновь засвистевшему чайнику:
– Он-то хоть знает о Готлифе? – Зуева имела в виду инвалида.
– Нет, – опустила голову Наталья.
Ну ты, подруга, даёшь, покачивала головой Зуева в изумлении.
Вернулся с чайником Алексей Сергеевич, и Ивашова сразу начала собираться. Ещё не хватало, чтобы и он закачал головой. Подпершись ладошкой.
В прихожей, обняв подругу, Зуева шепнула:
– Расскажешь всё потом. О новогодней ночи. Ладно? – Будто идущему на мороз ребёнку, запахивала пушистый воротник, поправляла шапку. И как перекрестила: – Иди.
Увиливающую женскую ручку Алексей Сергеевич отыскал сам. С чувством затряс её:
– Всего вам хорошего, Наталья Фёдоровна! Не забывайте нас! Всегда будем рады вам!
Когда вернулись в комнату, сказал:
– Как хочешь, но очень странная женщина… Прямо-таки собака на сене зарайского уезда. Честное слово!
– Ты уже говорил это, – нахмурилась жена.
– И ещё раз повторю! Двух мужчин удерживать. Одновременно. И ни того, ни другого не любить. Это ж надо так уметь! – И опять
