Плуготаренко тут же начал готовиться к встречи с Ивашовой. Помылся в ванной, тщательно побрился перед зеркалом там же. Не забыл про дезодорант. Надел выходное: ядовито-черные свои треники с лампасами, новые белые кроссовки, новую белую майку с коротким рукавом. В комнате смотрел на себя, опять поворачивался с коляской перед зеркалом. Вообще-то натуральный баклан длинноносый, но – ладно.

     До конца работы Натальи оставалось ещё целых три часа, однако сидеть дома и ждать Плуг не мог. Двигаться надо!

     Он выкатил из подъезда, выхватил у Мякишевой сына её Кольку и погнал с ним на стадион «Авангард». Сделать пока несколько снимков. Радостный Колька тарахтел, дергал палки вместе с дядей Юрой. Солнце летело меж деревьями, казалось, тоже брызгалось слюнями вместе с Колькой.

     С двумя стаканчиками мороженого фотограф усадил Кольку на первый ряд невысокой трибуны. Рядом с толстой дамой и девчонкой под одним зонтом. Колька тут же отдал один стаканчик девчонке. Получалось – познакомился с ней. Дама же вдруг побурела вся и закричала в поле: «Дави его, Замков! Дави! Прессингуй!»

     Фабричные футболисты картонажки бегали как пацаны – кучно, воплясто. Всё время останавливались, спорили, шли друг на друга в натырку. Судья подбегал, протезно взмахивал рукой, свистел, растаскивал. И вновь бежал вперёд, оставив за собой штрафной на продолжение.

     Как попросили на картонажке, фотограф снимал сначала общий план игры. Гонял по беговой дорожке вдоль поля вместе с движущейся лавой футболистов. То к одним воротам, то к противоположным. Только успевал нажимать на затвор. Заодно сумел снять пару свалок у обоих ворот, где трудно было понять что-либо – где мяч и где чьи футболисты.

     Наконец выбрал позицию у одних из ворот, неподалёку от штанги. Стал ждать момента главного. Когда забьют гол. Надеясь момент этот схватить.

     Вместо ворот, мяч ударил прямо в лицо – Плуг чуть не опрокинулся с коляской. Однако потряс головой и заехал за сеть ворот. Скрылся за ней. Защитился.

     Вратарь с большими кожаными лапами всё время растопыривался, загораживал обзор, только мешал. Плуготаренко сдвигался с камерой то вправо от него, то влево.

     Наконец, после крепкого удара Замкова метров с двадцати – мяч полетел к воротам. Как в замедленной съёмке мяч приближался. Казалось, неимоверно увеличивался в размерах. Пролетел мимо разинувшегося вратаря и взметнул собой, как земным шаром, сеть ворот, опять звезданув фотографа по сопатке.

     На этот раз Плугатаренку трясли, приводили в чувство. «Ничего, ничего, – говорил фотокорреспондент, опустив голову. Однако боевого фотоаппарата из рук не выпускал: – Всё нормально!»

     Дама с зонтом, девчонкой и Колькой сопровождала его с поля как героя. Потом подсадила в коляску Кольку. И инвалид погнал с пацанёнком домой. Срочно проявлять отснятую плёнку.

<p>

<a name="TOC_id20244272" style="color: rgb(0, 0, 0); font-family: "Times New Roman"; font-size: medium; background-color: rgb(233, 233, 233);"></a></p>

<a name="TOC_id20244274"></a>3

     Уже без мальчишки в половине седьмого он ездил вдоль здания почты. Хотя и с толстой сизой щекой, но довольный: он сумел сделать снимок, какой до него, возможно, не сделал никто – мяч размером с земной шар, взметнувший сеть ворот, и удивлённого вратаря размером с таракана.

     Ровно в семь, после резкого звонка внутри, начали появляться на крыльце работницы почты.

     Проходя мимо инвалида в коляске, они перемигивались и хихикали. Они уже знали из донесений Банновой, что происходит между ним и Ивашовой.

     Солнечный Плуготаренко смеялся, со всеми здоровался. Как будто он уже муж Натальи и встречает её после работы.

     Однако шустряк, посмеивались разведёнки.

     Ивашова, увидев в решетчатом окне инвалида с коляской – раскрыла рот. Инвалид смеялся. Инвалид, что называется, расшаркивался перед её товарками. С раздутой щекой, как с баллоном.

     На улицу не шла. Тянула до последнего. За столом как будто голубей принималась гонять. Уже разложенные ею письма, вдруг будто сами начинали перелетать из ящика в ящик. Снова. Во второй раз.

     Пятидесятилетняя бухгалтер-кассир Шорникова играла на калькуляторе, сверяя цифры в ведомости. Ждала инкассаторов. Поглядывала на часы. Сторож Михеич тоже ждал, для вида развернув газету. Он хотел поскорей закрыться и дёрнуть, наконец, сотку. Натрясти её в стакан из чекушки. А потом уж сидеть, смотреть в окно, курить и вспоминать всю свою жизнь непутёвую.

     Подъехал уазик, и мимо Плуготаренко быстро прошли два лихих парня с кобурами на боках и свёрнутыми брезентовыми мешками для инкассации. Так. Понятно: Наталья помогает кассиру управиться с деньгами. Сейчас должна выйти.

     Всё так же профессионально быстро, как ветры, опять прошли парни с кобурами и инкассацией. Теперь к машине. И машина сразу уехала.

     Шорниковой нужно было совсем в другую сторону, однако во все глаза смотрела на размахивающего руками инвалида с запухшей сизой щекой. А тот рассказывал, а тот заливался.

     Шорникова поворачивалась к Наталье: смотри-ка – заехали в клаву на стадионе, а какой весёлый! И снова с улыбкой смотрела на инвалида с распухшей щекой.

     Ивашова мяла руки, не знала, что делать, как выйти живой из этой невыносимой мизансцены.

     Вдруг сказала Плуготаренке. Сказала с досадой. Как мужу:

     – Юра, тебя оставить одного нельзя! Даже на один час! Юра!

     Повернула коляску с инвалидом и покатила её, что-то поправляя в ней. Так уводят с детской площадки несносного мальчишку, отряхивая его угвазданные штанишки.

     Инвалид по инерции испуганно смеялся. Он не поверил ушам своим. Его назвали на «ты»! По имени! Его ведут сейчас! Ведут – как будто под руку!

     Плуготаренко схватил руку «жены», начал целовать. Однако Ивашова руку вырывала, злилась, оглядывалась на Шорникову. «Что вы делаете, Юрий Иванович! Прекратите! Слышите!» Мол, всё это было не всерьёз, только для Шорниковой, для конспирации!

     Она продолжала уводить коляску. Вроде бы даже заботливо обнимала инвалида. Она оборачивалась – целый театр уезжал от Шорниковой! Цирк!

<p>

<a name="TOC_id20245163" style="color: rgb(0, 0, 0); font-family: "Times New Roman"; font-size: medium; background-color: rgb(233, 233, 233);"></a></p>

<a name="TOC_id20245165"></a>4

     Ночью плакала. До боли в груди жалела Плуготаренко. Всё время видела себя, подлую. Как отбивалась от инвалида, будто от чёрта, когда он хватал её руки. Да ещё успевала оборачиваться к Шорниковой. Показывать ей, что всё у них хорошо, что вот она ведёт коляску, что она заботится об инвалиде, заботится как не любовница даже – жена!..

     Шмыгала, промокала нос и глаза платком. Платком уже мокрым. Вставала, включала в ванной свет, охлаждала под холодной струёй голову. Из зеркала над раковиной потом на неё смотрело стекающее с волосами и водой лицо. Лицо со свёкольными щеками, с белым лбом и красными глазами.

     Снова ложилась. И опять плакала.

     – …Что вы делаете, Юрий Иванович! Вы не так меня поняли! Перестаньте! Я не то хотела сказать!..

     И опять улыбку Шорниковой! И снова приобняла инвалида! И повела!.. Гос-по-ди-и!

<p>

<a name="TOC_id20245190" style="color: rgb(0, 0, 0); font-family: "Times New Roman"; font-size: medium; background-color: rgb(233,