Он почувствовал ее смерть, конечно.
Но теперь она была рядом, и его сердце колотилось от счастья, а минувшие годы исчезали легко, словно пепел, летящий по ветру. Он хотел бы оставаться на этом балконе целую вечность. Отчего бы и нет? Ведь леди Мария была богиней, а способности богинь безграничны.
Что-то попало ему в левый глаз, тот начал слезиться все сильней и сильней, а вместе с ним заслезился и правый. Кристобаль зажмурился и оказался в темноте, где по-прежнему звучала знакомая песня, только вот беспрестанно повторяющийся мотив показался ему каким-то… неживым. Прекрасным, как искусное творение ласточки, но холодным и даже острым как нож.
– Я всего лишь магус, – сказал он и невольно удивился, что может говорить, хотя и не ощущает своего тела. – Тебе не трудно обмануть мои ощущения и даже мой разум. Но пока мы тратим время на игры, где-то гибнут люди и магусы – те самые, которых ты хотела защитить три тысячи лет назад. Жизни невинных – слишком большая плата за чью-то ошибку…
Поначалу ответом ему была лишь песня, а потом она прервалась.
– В самом деле? – спросила леди Мария своим мелодичным голосом, сводящим с ума. – Ты и правда так считаешь?
Она рассмеялась, а потом Кристобаль почувствовал на лице горячий ветер, под ногами – камень мостовой – и открыл глаза. Он дышал хрипло и сбивчиво; сердце колотилось в груди. Вокруг была площадь, заполненная взбудораженными людьми; в нескольких шагах от него какой-то толстяк глядел куда-то, потрясая кулаками, и не замечал, что шустрый мальчишка-оборванец вытаскивает у него из кармана кошелек. Там, куда он смотрел, стоял высокий помост. На помосте только что казнили молодую женщину – изменницу из клана предателей, которая много лет вместе с сообщниками распространяла крамольные книги и даже осмелилась открыть книжную лавку с изображением совы. А эту мудрую птицу многие связывали прежде всего с семейством, чье имя было вычеркнуто из списка небесных кланов. Ее узнали. Ее схватили. Он так спешил на помощь, но опоздал…
То, что случилось потом, сводило его с ума много лет, но он не позволял себе ничего забывать. Те, кому повезло не пойти в тот день на площадь, рассказывали про море ревущего огня, но все было не так. Он призвал в тот раз не огонь, а свет – яркий, чистый. В этом свете люди превратились в статуи из пепла, которые потом развеяло ветром. Этот пепел еще долго летал по всему Лэйфиру.
Он снова оказался на балконе, рядом с матерью. Леди Мария смотрела на него укоризненно – так, как когда он разбивал вазу или что-нибудь портил. Она была настоящей – он это чувствовал, – и в то же самое время была давным-давно мертва. Теперь он понимал, что случилось: она не выдержала растущей мощи… как Капитан называл это существо?.. Птицы-в-пламени. Мария оказалась слабее, чем ее считали.
– Я виноват, – медленно проговорил он. – И готов понести любое наказание за то, что сделал. Но ты… ты ведь еще можешь все исправить.
– Я не хочу тебя наказывать. – Она сморщила нос. – Точнее, не хочу наказывать одного тебя. Вы, люди, очень сложные существа, которые могут только ломать, но никогда не пытаются исправить. Я сделала то, о чем меня попросили, – я создала для вас корабли, наделенные разумом, способные испытывать отвращение к насилию хотя бы в той его форме, что имеет наиболее далекоидущие последствия. Вы стали искать способ, чтобы обойти это ограничение, и нашли его! Да, вам понадобилось три тысячи лет, но что значит этот срок для меня? Я помню время, когда этого мира еще не существовало. Я буду жить, когда от него не останется даже пепла. Тебе меня не переубедить.
Он вспомнил, как глубинный ужас крушил дома в Кааме, и подумал о тех, кто остался в Росмере и других городах, которые им довелось посетить в этом долгом и странном путешествии. Ризель и Амари. Лайра Арлини. Марлин Краффтер. Гарон. Скодри и его семья. Мара, кем бы она ни была на самом деле. Лейла. Десятки, сотни людей и магусов. Даже если к кому-то из них пока не пришли такие же твари, – это лишь вопрос времени. Капитан прав: флот Аматейна огромен, а это значит, что глубинных ужасов получилось много, и их аппетиты растут.
Если он ничего не придумает…
«Ты можешь ей приказать, – сказал в его голове Капитан. – По праву крови. Она будет сопротивляться, но потом послушается тебя».
«И чего я этим добьюсь? Только снова все испорчу».
Он посмотрел на свои руки – руки двенадцатилетнего мальчишки – и сжал кулаки. Это не его тело. Он стал другим, он давно сбросил эту шкуру и сейчас носит другую – грубее, толще, покрытую шрамами – большей частью изнутри. Он многое потерял, но многое приобрел.
Его ладони разжались, превратившись в когтистые лапы феникса; он посмотрел на мать уцелевшим глазом, и лицо леди Марии на мгновение сделалось скорбным. Она не играла в человеческие чувства – наоборот, она пыталась их спрятать. В его душе сверкнула искра надежды.
Он оглянулся и увидел Эсме. Целительницы до сих пор не было на балконе – вероятно, пока он оставался в облике ребенка, ей не находилось места в их общей с матерью реальности. Хотя, судя по выражению лица, она все видела и слышала.
– Когда я стал навигатором, – сказал он, – мой первый учитель сказал мне: «Не слушай того, кто станет болтать, будто бы фрегат – всего лишь придаток к хозяину, заполняющий те его части, где пустота. Фрегат живой и обладает собственным нравом, с которым временами не просто совладать».
– Тако, – леди Мария улыбнулась. – Мудрый старый осьминог.
– Выходит, он для тебя ценен?
– Он не магус и не человек, – сказала Мать. – Возможно, как раз очарованным я и отдам этот мир – он им подходит куда больше, чем детям неба и суши.
– Так вот, он не уставал повторять, что у каждого корабля есть свой характер. И я со временем понял еще кое-что – у них есть и душа. Они способны любить и ненавидеть. То, как они появлялись на свет, оставалось для всех загадкой, и для меня тоже, но я привык считать, что, каким бы способом это ни происходило, причиной всему была любовь.
Мать внимательно наблюдала за ним, прищурив глаза. Он понял, что смог ее заинтересовать, и осознал, что теперь следует проявлять особую
