Они с Элиусом снова остались одни против всех.

«Что по сути означает, что Мия тоже…»

– И долго они уже там торчат? – спросил Меркурио.

– Почти три недели! – крикнул летописец из своего кабинета.

– И сколько померло?

– Всего двое. – Элиус вышел на галерею, засунув большие пальцы в карманы жилетки. – Честно говоря, даже не знаю, что там произошло. Эти несчастные ублюдки просто исчезли. Скорее всего, их съел книжный червь, но это ж какими нужно быть дураками, чтобы вредить страницам, пока они ползают между полок?

Меркурио легонько толкнул костлявым локтем Десницу.

– Могу поспорить, ты рада, что Друзилла приставила тебя сторожить меня, а не отправила страдать херней в темноте, верно?

Девушка не ответила.

Меркурио выдохнул серый дым, наблюдая, как Элиус достает чернильными пальцами очередную сигариллу из-за уха и прикуривает ее отполированным кремневым коробком. Слезящиеся глаза летописца были устремлены на лес полок и фолиантов. На крошечные точки аркимического сияния, передвигающиеся во мраке. На силуэты Десниц, держащих фонарики.

Поиски они вели методично, отмечая каждый осмотренный проход красным мелком и охватывая постоянно расширяющуюся территорию. Но полки библиотеки мертвых были выстроены не ровными рядами, а закрученным лабиринтом – более сложным и бессмысленным, чем самые изощренные садовые лабиринты. Некогда плотно сбитая группа из ста или более Десниц, которым Друзилла поручила найти третью часть хроник, ныне разбрелась кто куда и превратилась в крошечные огоньки, сверкающие в бесконечной, безмолвной тьме. Одной Матери известно, сколько рядов было ими охвачено за эти три недели, но красный мелок определенно был в дефиците в последние перемены.

– В жопу такую работу, – проворчал Меркурио.

– Пустая трата времени, – вздохнул Элиус. – В этом месте ничего не найти, что не хочет быть найдено. А с какой стати Матери хотеть…

Голос летописца затих, между белоснежными встопорщенными бровями появилась морщинка. Меркурио проследил за его взглядом и увидел лихорадочно подскакивающий аркимический огонек, словно несущий его человек бежал.

– Что думаешь? – спросил он.

И действительно, через пару минут Десница появился в поле их зрения, его капюшон сполз с головы, щеки разрумянились после бега, дыхание было прерывистым. Он обошел полки и взбежал на галерею. Меркурио увидел в его руках книгу. В черном кожаном переплете. С черным обрезом и белыми брызгами, напоминавшими звезды в истинотемном небе.

– Бездна и кровь, – выдохнул Элиус.

– Ты же не думаешь, что это?..

Десница, не останавливаясь, вылетел за двери читальни, но Меркурио успел мельком увидеть силуэт, вытесненный на черной кожаной обложке.

«Кот».

Они с Элиусом переглянулись, холодные голубые глаза смотрели в молочно-серые.

«Третья книга».

– Вот дерьмо.

Старик повернулся к Деснице, стоявшей рядом, и стукнул тростью по полу.

– Ну что, пора идти?

Десница не ответила.

Меркурио вышел из библиотеки. Элиус смотрел ему вслед, застыв на пороге, который никогда не сможет переступить. Старик шагал быстро, в его жилах бешено бился пульс. Следуя за побежавшим Десницей вверх по спиральной лестнице, с собственными Десницами, следующими по пятам, один, два, три, Меркурио спешил в поющую тьму. Сегодня призрачный хор звучал немного тише, впрочем, скорее всего, дело было в шуме крови в его ушах, в биении сердца о ребра. Вскоре он запыхался, проклиная бесчисленное количество сигарилл, которое выкурил за свою жизнь, и гадал, не было ли иного, менее разрушительного способа утереть нос обществу, приличиям и смерти как таковой.

Но Меркурио все же не останавливался, его левая рука болела (все чаще в последнее время), на обвисшей коже выступил пот. Вскоре он потерял бегущего Десницу из виду, но Меркурио в точности знал, куда тот направится. На лестницу падал свет из витражных окон, он дышал с хриплым сопением. Старик вошел в Зал Надгробный Речей и, ковыляя мимо высокой статуи Матери, коснулся лба, глаз и губ.

«Надеюсь, ты знаешь, во что играешь…»

Ему стало еще хуже, колени взмолились о пощаде, легкие вспыхнули черным, истлевающим пламенем в старческой груди, и даже юная Десница прониклась к нему сочувствием. Она подхватила его рукой за талию, помогая подниматься все выше и выше – с пересохшим ртом, с обжигающим дыханием, с сердцем в огне. В его молодости тут не было столько ступенек, это точно! Воздух не был таким плотным. Но наконец Меркурио замер, согнувшись пополам и сопя, перед дверью в покои Достопочтенного Отца.

– Пиздец, нужно бросать курить, – прохрипел он.

Меркурио вошел, не постучавшись, и обнаружил сидевшего за своим столом Солиса, а перед ним – запыхавшегося Десницу. Рядом с Достопочтенным Отцом стояла Паукогубица, облаченная в изумрудно-зеленое и блестящее золотое. Суровый шахид истин склонилась над открытой книгой и зачитывала вслух:

«Кровь удерживалась с трудом, дождь размывал ее, пока она совсем не растворилась. Но прежде чем полностью потерять форму, вытекая из останков Тиши, ей удалось сформировать простое слово».

Паукогубица выпрямилась и ткнула в страницу запятнанным ядами пальцем.

– «НАИВ».

Солис направил свой слепой взор на Десницу.

– Пусть Адонай немедленно отправит послание Леди Клинков.

Десница низко поклонился.

– Какое, Достопочтенный Отец?

Улыбка Солиса тронула его молочно-белые глаза.

– Она у нас.

Чай был слишком горячим.

Друзилла сидела в кресле-качалке в роскошном зеленом саду, вдыхая его аромат. Солнечные колокольчики как раз расцвели, лаванда и фитильки тоже расправили свои платья. На стены палаццо ярко светили два солнца и прогревали пожилую женщину до костей, прогоняя остатки холода Тихой горы. До нее доносились крики играющих малышей, Киприана и Магнуса, их смех звучал как нежнейшая музыка для ее ушей.

Но чай был слишком горячим.

Друзилла щелкнула пальцами, и вперед вышла высокая лиизианка в белоснежной тоге и подлила немного козьего молока в ее чашку. Женщина сделала маленький глоток – так-то лучше – и одним взглядом отправила рабыню обратно в тени. Затем откинулась на спинку кресла, закрыла голубые глаза и довольно вздохнула.

Раздался крик. Затем расстроенный плач.

– Киприан, не обижай брата! – приказала Друзилла. – Или никаких сладостей после ужина.

– …Да, бабушка, – пристыженно ответил мальчик.

– Мама?

Друзилла открыла глаза и увидела перед собой Джулию, разодетую в алые шелка. Позади ее дочери стоял двеймерский ювелир, держа в руках бархатную подставку, усеянную дорогими украшениями. Джулия поднесла к шее богатую цепочку с рубинами, затем поменяла ее на более строгое золотое ожерелье с одним большим драгоценным камнем.

– Первое? – спросила Джулия. – Или второе?

– А по какому случаю?

– Императорский бал, разумеется.

– Дорогая, но истинотьма наступит только через несколько недель…

– Нужно быть всегда готовой, – чопорно ответила дочь. – Если Валерий хочет получить место в лиизианском квартале, мы должны произвести хорошее впечатление.

– Сомневаюсь, что сенаторские амбиции твоего мужа будут подорваны твоим выбором украшения, дорогая. Император обещал мне, что место за ним.

Джулия вздохнула и по очереди изучила каждое ожерелье.

– Наверное, просто куплю оба.

– Ты не говорила с братом? Он придет на ужин?

– Да. И приведет с собой ту жуткую женщину, Цицерию. – Губы Джулии презрительно скривились. – Боюсь, новость о помолвке не за горами.

– Вот и хорошо, – кивнула Друзилла. – В