13
В лучшие времена я бы поднапрягся и совершил марш-бросок к поселку за несколько часов, так что еще до темноты бы там оказался. Босиком это оказалось сделать уже сложнее. А уж в компании с изнеженным кошаком, который если и был ходок, так только по симпатичным кошечкам, процесс вообще замедлился. Практически с самого начала пути Васька тихо выл на одной ноте, прерываясь лишь за тем, чтобы начать жаловаться. Признаю, жаловаться ему было на что: на битые бока и на лапы, которые он еще во время выволакивания из избы успел повредить, цепляясь за доски. А теперь, давно разучившись ходить босиком, он еще и с роковой периодичностью накалывал в пути свои толстые пятки, о чем я узнавал по звуковым всплескам в его вытье. Долго так продолжаться, естественно, не могло. Мало того, что кот своим нытьем мог выдать нас обоих случайному встречному, так еще и ковылял он все медленнее, начав оставлять на пути темные пятнышки от своих закровивших лап. Поэтому в конце концов я, не дожидаясь, когда он окончательно скиснет и совсем остановится, счел за лучшее посадить его к себе на спину. Сам босой и не слишком еще здоровый после вчерашних бед, я от этого, конечно же, идти быстрее не стал, особенно если учесть, что мы через сырой еловый лес продолжали двигаться, со всеми его кочками и буреломом. Но самое печальное, что Васька, оказавшись у меня на хребте, нудить так и не перестал, только сменил пластинку. Теперь и жарко ему было, и неудобно, и шерсть его липла к моей разгоряченной голой спине. Можно подумать, что я от его шерсти испытывал удовольствие! Ничего подобного! Упорно двигаясь вперед, я мрачно размышлял над вопросом, сильно ли будет Яга горевать о потере своего любимца. Если я его, к примеру, притоплю вон в том болотце, что справа чернеет, или нечаянно стряхну, да так неудачно, что он себе при этом шею свернет. Ну, или хотя бы челюсть, что заставит его, по крайней мере, заткнуться. Мне при этом еще бы вспомнить, что некоторые особенно горячие мечты имеют свойство материализовываться! И мечтать бы как-то не так увлечено! Но, замученный непрерывным кошачьим брюзжанием, я просто остановиться не мог! И вот на дивном моменте, когда я в своем воображении наслаждался картиной, как Васька с размаху шмякается своим толстым задом в зловонную болотную жижу, на моем пути вдруг возникла очередная еловая ветка. Которую я попытался отвести со своего пути, но так неудачно, что она вдруг выскользнула и хлестнула обратно. Я только и успел, что пригнуться, чтобы не заработать всей этой летящей хвойной колючей лапой себе в лицо. А вот Ваське повезло меньше, потому что он оказался при этом как раз на «линии огня». Среагировать, естественно, не успел, потому как был занят изложением очередной своей претензии и совершенно не следил за дорого – мол, пусть мой транспорт за меня сам и думает. Но у «транспорта» сработал рефлекс, который, как известно, бывает быстрее мысли. Так что я уклонился, а Васька вот не успел. Вначале я услышал хлесткое «шмяк», потом сдавленный кошачий мяв. А потом, не желая расставаться с моей спиной, этот сбиваемый веткой наездник прочертил мне когтями все плечи. От такого и я уже взвыл на Васькин манер! Кот же, наоборот, резко смолк, все-таки не удержавшись на мне верхом. Начиная приходить в себя от обжигающей боли, я вначале перепугался, услышав эту долгожданную тишину! Не сбылись ли мои недавние мечты слишком буквально?! Я смахнул слезы, невольно выступившие у меня на глазах из-за полученных царапин, и быстро оглянулся, желая выяснить, что за судьба постигла кота. Сразу понял, что он живой: мертвые так глаза не выпучивают! А у сидящего на земле кота они не просто на лоб вылезли, они еще были злющие донельзя! Если бы он только мог, он бы мне тут такого уже рассказал!!! Про меня и про всех моих предков! Но одним из своих отростков хвойная лапа хлестнула ему в раскрытую болтливую пасть, которую он тут же сомкнул. А теперь так и сидел, с отогнутой еловой лапой в зубах, то ли от шока рта не сумев раскрыть, то ли от того, что клыки в смолистой древесине увязли.
– Отдай, не жадничай! – я потянул за ветку, пытаясь отобрать ее у Васьки. Удалось! О чем я моментально пожалел! Потому что из освободившейся Васькиной пасти в тот же миг полилось все то, что я и предполагал услышать, и даже то, на что моего воображения уже не хватило. Мне оставалось только слушать, раскрыв рот, обновленную биографию моего прадеда, деда, батину и свою собственную. Но когда полосатый паршивец попытался в своем рассказе еще и мою маму затронуть, тут уж я отмер и прервал его концерт оплеухой: нервы нервами, но меру тоже надо знать! А мама уже и от нас с батей достаточно натерпелась, чтобы я позволил ее еще и какому-то щипаному неврастенику тут склонять.
– Дальше снова пешком пойдешь! – добавил я на словах. Прекрасно понимая, что все равно мне этого мерзавца придется тащить на себе, если только не решусь его бросить, беспомощного, в лесу. Но накипело!
– Слушай, да раскрути ты его за хвост – и ко мне! – посоветовала местная кикимора, выглянувшая из ближайшего болотца на шум. И похотливо улыбнулась, показывая кривоватые желтые зубки.
– Не искушай! – ответил я ей. – Или ты думаешь, я и сам давным-давно не мечтаю о том, чтобы этот полосатый куль в болотце макнуть?
– Ну так за чем дело встало? – кикимора хищно потерла ладошки.
– За его бабкой, – вздохнул я. – Ты ж его тут загоняешь до полусмерти! А она потом за своего любимца голову мне свернет. Так что… полезай давай! – тяжело вздохнув, я снова подставил плечи притихшему Ваське. – Но помни, если хоть раз еще мяукнешь что-то против меня, то стряхну без всякого предупреждения.
Васька залез. И ни звука не издал, уносимый мною под алчным взглядом нимфоманки-кикиморы. Разве что хвостом меня периодически стегал по спине, но это у котов непроизвольно выходит, поэтому я на этот счет не высказывался. Хотя и задумался. Судя по Васькиному
