Я смотрю на него, и волна мощной силы проходит через мое тело.

— Парни уже в пути. Они потребовали позвонить, когда я узнаю твое местоположение. Но я еще этого не сделала, — объясняет Алекса. Я поворачиваюсь к ней, и она продолжает говорить. — Я хотела знать, чего хотела бы ты. Ты можешь сделать с ним сейчас все, что только захочешь, или я позвоню парням. Они приедут и разберутся с ним. Но ты должна решить это быстро, потому что когда они приедут, то отведут нас в безопасное место и другого шанса у тебя не будет. Донован не покинет это строение живым.

Я смотрю на Донована, обдумывая ее слова.

— Ну так что ты хочешь сделать? — интересуется она.

— Я хочу причинить ему боль. Заставить его истекать кровью и кричать, — отвечаю я.

Она поднимает ржавые ножницы в воздух и говорит:

— Тогда мудаку пора просыпаться.

Я протягиваю руку, и она вкладывает ножницы мне в ладонь.

— Но нам не стоит забывать о времени: парни Донована могут вернуться в любой момент. Мы должна сообщить нашим парням, где мы находимся до того, как это произойдет.

Я киваю ей и направляюсь к Доновану. Я замечаю, что его пальцы лениво двигаются. Он просыпается.

Я поворачиваю ножницы в кулаке и складываю их концы вместе, острым концом вниз. Я хочу разбудить его болью, хочу услышать его крик прямо сейчас. С этой мыслью я вонзаю ножницы ему в левое предплечье.

Крик, срывающийся с его губ, опьяняет. Он наполняет мои вены и дает мне цель.

Донован дергается на стуле, на его лице написано замешательство. Его глаза бешено бегают по комнате, а затем его взгляд останавливается на мне. Затем он сосредотачивается на боли и ножницах, прочно засевших в его руке.

— Бл*дь! Ты сука! — его голос гортанный, и я замечаю слезы, текущие из его глаз.

Я делаю шаг вперед и очень медленно вытаскиваю ножницы из его предплечья. Долгий, мучительный крик вырывается из груди Донована.

Мое сердце бешено колотится при виде красной липкой крови на ножницах.

Я смотрю на Донована и закрываю рот рукой с фальшивым, шокированным выражением.

— Ой, это была твоя рука? Это твоя кровь? — я с улыбкой указываю на ножницы.

— Ты чертова сука, — его голос низкий и дрожащий.

Он замечает Алексу, которая стоит позади меня. Она пожимает плечами и со скучающим видом прислоняется к стене.

Я улыбаюсь, подхожу к другой стороне стула и смотрю на его другую руку. Эти большие, мерзкие руки, которые столько раз душили и били меня.

Я поднимаю руку, и Донован протестующе кричит.

— Нет, нет, нет, нет, нет. А! — затем я вонзаю ножницы ему в тыльную сторону другой ладони.

Я стою и смотрю, как Донован мечется на стуле. Его лицо съеживается, когда движение причиняет боль его раненым рукам.

Мое тело гудит от возбуждения и силы.

Я подхожу вперед, и снова медленно вынимаю ножницы из его плоти. Мучительный крик вылетает из его губ, и для моих ушей он великолепный и ошеломляющий. От голоса человека, которому больно, моя душа вздрагивает. Но осознание того, что эти звуки издает Донован, лишь вызывает во мне желание причинить ему еще больше боли.

Боже, если ему так больно лишь от ран на руках, то не могу дождаться, когда я доберусь до его паха.

Струйки крови сбегают по его рукам, огибают пальцы и капают на ковер. Донован истекает кровью передо мной. Беззащитный и слабый. Я наслаждаюсь этим зрелищем.

Он издает сумасшедший смешок и говорит:

— Ты попала, Эмили. Что бы ты ни сделала со мной, я сделаю с тобой то же, только в десять раз хуже, когда освобожусь с этого стула, — заканчивает он разочарованным криком, отчаянно пытаясь освободиться.

— Ты не покинешь живым это строение, не говоря уже о стуле, Донован. Ты единственный, кто попал. А теперь, куда мне это воткнуть? О, я знаю. Твои бедра. Давай подберемся к твоему жалкому, отвратительному члену.

Донован тщетно пытается приподнять стул носками, чтобы отодвинуться от меня. Я смеюсь. Этот звук я никогда прежде от себя не слышала. Этот звук напоминает мне его. Я застываю на месте прежде, чем вонзить лезвие ему в бедро. И в голове у меня раздается смех маленькой девочки.

Клянусь, если я повернусь, она будет стоять прямо за мной.

Моя мечта. Саванна. Моя семья. Смогу я сохранить ее, если отниму жизнь? Если я на мгновение перейду на темную сторону, смогу ли я когда-нибудь полностью покинуть тьму, или этот момент будет преследовать меня всю оставшуюся жизнь?

Я отхожу от Донована и оглядываю комнату. Сокрушительная тяжесть наваливается на меня, когда я понимаю, что делаю. Это не я. Это он. Вот что он делает с людьми, вот что он сделал со мной: лишил меня достоинства, силы и уничтожил меня. Я не позволю ему превратить меня в монстра. Я не пойду по этому пути. Он умрет, но не заберет меня с собой.

Забрать жизнь — это не то, что я могу сделать. В моей душе и так слишком много шрамов. Еще одного я не хочу. Убийство даже такого человека, как Донован, не в моем характере. Я не смогу двигаться дальше после подобного. Он испортил мне жизнь на много лет. Я не дам ему больше ни секунды.

Я поворачиваюсь к Алексе и говорю:

— Звони парням. Скажи, где мы.

Я бросаю ножницы на пол и ухожу от Донована.

— Ты думаешь, он придет за тобой? Твой гребаный парень? — он выплевывает слово «парень», как будто это неприятный привкус во рту.

Я подхожу к Алексе, когда она начинает набирать номер, и мы оба поворачиваемся к Доновану. Откуда он знает о Канье?

— Он не придет за тобой, никогда. Мы получили информацию, что они направляются к взлетно-посадочной полосе. Я знал, что они поедут туда, если я отвезу тебя в аэропорт. Мои ребята собирались убить его и тех, кто с ним. Тогда никто не сможет следить ни за мной, ни за тобой, Эмили. На этот раз только обрубленные концы. Я, блин, умнее, чем Марко. Тупой ублюдок должен был сделать это в первую очередь.

Алекса тихо выдыхает:

— Нет.

Я протягиваю руку и говорю испуганным голосом:

— Дай мне телефон, Алекса.

Она быстро отдает мне телефон, и я чувствую, как она дрожит. Я поднимаю голову и замечаю страх в ее глазах.

— Джозеф с ними?

— Да, — тихо говорит она, и ее глаза становятся стеклянными.

Я держу ее за руку и