Меррис громко фыркнула:
– Старый Фракен. Лишняя обуза. Только зря чужую еду переводит.
Малаген разволновалась.
– Но это же алладжекс. Он всем нужен.
– Алладжекс нужен, а не этот пустомеля. Я позабыла больше лечебных отваров, чем он умел приготовлять. Его не сравнить с вашими мандукто. Те мудры и умеют вести за собой. А этот стар и глуп. Скоро он умрет, и парень-без-имени займет его место.
– А разве неправда, что Фракен умеет читать будущее по совиным шарикам?
– Кое-кто верит в это. А я думаю – какая польза в шкурке и костях мышей? Я и без них предскажу будущее.
– А ты умеешь?
– И тебя научу. Херилак не сказал, но знай: Нивот оставит ваш саммад еще до рассвета.
– Да хранит тебя Кадайр. – В широко открытых глазах Малаген отражалось пламя костра. – Ты ведь не была здесь, ничего не слышала – Нивот только что забрал свой шатер.
Громко расхохотавшись, Меррис хлопнула себя по бедру.
– Я знала об этом. Нужно было только немного пошевелить мозгами. Раз мы идем искать Керрика, значит можем найти и Армун, убежавшую к нему из саммада. Она тогда ударила Нивота кулаком по лицу и сломала ему переносицу, потому у него такой кривой нос. И он вовсе не горит желанием встретиться с ней. Было бы неплохо увидеть его спину.
– Значит, ты все знаешь о саммадах? А мне расскажешь?
– Я знаю не все, но достаточно.
– Ты поставишь здесь шатер?
– Не сегодня. Все собрано, уложено на травоис и готово к отбытию.
– Тогда иди спать в мой шатер.
– Нет, это шатер твоего охотника Невасфара. А в шатре должна жить только одна женщина. Лягу у костра. Не впервой.
К утру костер угас, угли остыли, но ночь была теплой. Меррис лежала, завернувшись в шкуры, и смотрела, как утренняя звезда тает в розовой полоске над океаном.
Она уже поднялась и привязала шесты травоиса, когда из шатров начали вылезать остальные.
– Эй, Херилак, будете спать до полудня, далеко не уйдете, – сказала она, едва саммадар вышел из шатра и стал принюхиваться.
Тот нахмурился:
– Твой язык зол с самого утра, Меррис.
– Мой язык говорит правду, великий саммадар. Правда, что Фракен пойдет с нами? Прежде он не любил Керрика…
– Он тепло любит. И здешней зимы боится.
– Понимаю. Далеко ли пойдем?
– Сегодня дойдем до речушки, возле которой уже стояли. А если ты спрашиваешь, далеко ли придется уйти, чтобы отыскать Керрика, – отвечу: пройдем столько, сколько потребуется.
– К городу мургу?
– Если придется. Я чувствую – он где-то там.
– Я уже много дней не ходил туда, – сказал Керрик, стараясь казаться спокойным.
– Это неважно, – ответила Армун. – Ты – охотник, а охотник волен идти куда вздумается. Ходи туда хоть каждый день. Но Арнхвит останется со мной.
Усевшись в тени раскидистого дуба, Керрик смотрел через поляну на воду.
Остров оказался великолепным. Оба шатра надежно скрывали деревья. Охота была отменной. За пресной водой не нужно было даже ходить. Утки, рыбу хоть рукой бери. Ягодами остров прямо усыпан. Армун и Даррас ходили за грибами и корешками и всегда возвращались с полными корзинами. Все чувствовали себя хорошо, малышка подрастала. Даже привычно ворчавший Ортнар как будто поздоровел. Счастью Армун мешал только Надаске’, и она не собиралась мириться с его присутствием. Почему-то, кроме Армун, его никто и не видел. Для нее он был словно болячка, с которой она все время срывала корочку.
– Он же не причинит мальчишке вреда, – уже в который раз объяснял Керрик. – Арнхвит же сам хочет.
Керрик смотрел на сына. Всякий раз, когда родители ссорились, тот убегал к Харлу. Проследив за направлением его взгляда, Армун постаралась взять себя в руки.
– Ты думай о том, чего я хочу, а не он. Вырастет каким-нибудь не таким: наполовину тану, наполовину мараг. Как…
– Как я, – с грустью закончил Керрик. – Ни то ни се.
– Я вовсе не это хотела сказать… а может быть, именно это. Ты же сам говоришь, что и мараг из тебя не вышел, и охотника не получилось. Прошу тебя, пусть хотя бы он вырастет охотником.
– Он и так будет великим охотником – ведь его воспитывали не мургу, как меня. Не бойся. Но уметь с ними говорить, уметь понимать их – это же так важно! Мы с ними живем под одним небом, и среди тану лишь я знаю пути мургу. Когда он вырастет, нас будет двое, умеющих разговаривать с ними.
Керрик видел, что ему не убедить жену. Однако он снова и снова пытался это сделать, чтобы она наконец поняла: несчастный самец не должен быть преградой между ними. Но она не хотела его понять – или же не могла.
Взяв хесотсан, он встал:
– Пойду поговорю с Надаске’, вернусь до темноты. – Армун резко повернулась к нему. – Арнхвит пойдет со мной. И не спорь.
Он повернулся и торопливо отошел от костра, чтобы не слышать ее возражений.
– Возьмем с собой Харла, – радостно проговорил Арнхвит, потрясая своим копьецом.
– Что скажешь, Харл?
– Вы рыбачить или охотиться?
– Как получится. Но сначала поговорим с Надаске’.
– Да вы ж не говорите, трясетесь и булькаете, – еле сдерживая раздражение, сказал юноша. – Без вас поохочусь.
Керрик посмотрел вслед Харлу. С каждым днем парень все больше становился охотником. И чересчур верил горестным откровениям Ортнара. Надо бы ему поменьше слушать калеку.
Здесь хорошо, безопасно и сытно, но как-то нерадостно. Керрик чувствовал себя виноватым, но ничего не мог поделать с собой. Как там Надаске’? Керрик так давно не видел его.
На небо медленно наползали тучи, в воздухе запахло грозой. На севере скоро начнут падать листья, закружатся первые снежинки. Здесь же только ночи станут прохладнее – и больше ничего не изменится.
Тропа спускалась к болоту. Местами оно было глубоким – и Керрику пришлось нести Арнхвита на плечах. Через маленький пролив они переплыли к другому острову. Арнхвит пронзительно выкрикнул призыв слушать говорящего, и Надаске’ появился из своего убежища. В его движениях была радость от предвкушаемого разговора.
– Тому, кто слышит лишь голоса волн, речи друзей кажутся песнями.
– А что это – песня? – спросил Арнхвит, повторяя движения Надаске’.
Керрик начал объяснять, но умолк: он взял сюда Арнхвита, чтобы тот учился и слушал, и не нужно ему мешать.
– Значит, ты никогда не слыхал песен? Должно быть, я еще не пел при тебе. Вот эту любил петь Эсетта.
И, взволнованный воспоминаниями, самец запел хриплым голосом:
Молодым я иду на пляж — и возвращаюсь.И второй раз иду, уже постарев, вернусь ли?Но в третий раз…Надаске’ внезапно умолк и невидящим взором уставился на воду, погрузившись в воспоминания.
Керрику уже приходилось слышать эту песню в ханане, где были заточены самцы. Тогда он ее не понял. Но теперь он знал, как на пляжи приходит смерть.
– Там что – плавают и тонут? – спросил Арнхвит, подметивший тоску в песне, но не понявший ее
