Глава 1

25 августа 1964 г. 23.00

Подмосковье, п. Абабурово

Взмах ножа, уклон. Клинок еще раз сверкает у моих глаз, я подныриваю, бью левой в бок, в печень, куда, «харя» мне целила уже два раза. Попадаю. «Харя» хрипит, скрючившись, отскакивает. Перекидывает нож в другую руку, внезапно бьет снизу. Блокирую предплечьем, уходя в сторону. Меня обдает мерзким дыханием, смесью табака и сивухи, смерть проходит в считанных сантиметрах. Резко разрываю дистанцию, опрокидываю перед собой какие-то ведра с летнего стола. Сука, сука!

– Славик, где ты? – орет «харя» тоже отскакивает назад, оглядывается в сторону дома. Там у стены лежит тело подельника. Здорово я его двинул по затылку, тот до сих пор в отключке. А вот не надо лезть в чужой дом, ночью, через окно. Тем более в Абабурово.

Еще один взмах ножом, мимо. Бросаюсь к поленнице, выхватываю деревяшку. Вовремя. В полено втыкается клинок, бью ногой в пах, но не попадаю. Ботинок ударяет лишь по бедру.

– Тебе хана, фраер! – «харя» успевает вытащить нож, делает новый выпад, я чувствую, как трещит и рвется рубашка. Отмахиваюсь поленом, вор опять отскакивает. На звон упавших ведер на террасе дома зажигается свет.

– Славик, атас! Рвем когти!

Пока «харя» снова оглянулся на своего лежащего дружка, резко рву дистанцию, бью поленом по руке с ножом. Хруст, крик вперемешку с матом. Вор падает на колени, клинок звенит по камням садовой дорожки, отлетая в траву. С размаха, по-футбольному вмазываю правой ногой по голове. Пыром. Готово.

– Кто здесь?! – на крыльцо осторожно выглядывает женщина в халате почему-то с шарфом на лице – Ах, Боже! Что здесь происходит?! Кто вы?

– Я сосед ваш – вытаскиваю из брюк ремень, начинаю вязать «харю» – Шел на пруд искупаться, вижу – калитка приоткрыта, а у вашего окна кто-то шурует.

На автомате поднимаю его нож, чтобы не затоптали. Меня начинает потряхивать. Отходняк!

– Это… воры?! – высокий голос женщины дрожит от страха.

– Похоже на то… Скорее звоните в милицию.

Уже через десять минут приезжает милицейский «козлик». За ним второй. Скорая. Потом еще одна. Во дворе поднимается суета, носятся люди в погонах. Соседка то и дело, всхлипывая, рассказывает, что вообще в Москве сейчас живет, но сегодня внезапно приехала на дачу. Под вечер и больная. Ей недавно сделали косметическую операцию…

Тут то у меня челюсть и едет вниз. Косметическая операция в Советском союзе? Приглядываюсь к соседке. Отекшее лицо под шарфом, круги под глазами. Это же… Любовь Орлова! Всемирно известная актриса, любимица Сталина!

– … разболелась голова, я выпила лекарство и легла спать – продолжает рассказывать женщина – Сквозь сон слышала какие-то звонки в дверь, но сразу не встала…

Милиционеры явно узнали актрису, стоят вокруг, почтительно слушают. Потом долго извиняясь, все-таки просят одеться и проехать в местное отделение милиции. Но первым, кого забирают после воров – это я. Документов с собой нет, Орлова меня не знает. Да и дача рядом пока не моя – я ведь ее еще снимаю. На дворе ночь – пожилой, усатый майор кавказской внешности гудит басом:

– В отделении будэм разбираться. Ох… сейчас начнется. Министра разбудят. Дача самого Александрова и Орловой. Нэт, ну почэму в мою смену??

Как же не вовремя я оставил «индульгенцию» в вещах московской квартиры! И паспорт там же. Черт меня дернул съездить в это Абабурово – хотел проверить, все ли в порядке. Проверил… Вот попадос! Или наоборот, я спас саму Любовь Орлову?? Слово согласно стукает в голове.

Во внуковском отделении меня быстро обыскивают, тут же снимают отпечатки пальцев. Приходит молодой, заспанный опер. Задумчиво разглядывает разрезанную рубашку, чешет затылок.

– Ты посиди в красном уголке, а я поищу, во что тебе переодеться. Придется подождать, пока мы с этими уголовниками разберемся. Здорово ты их приложил, врачи час уже с ними колдуют. Нет, ну надо же! Залезли в дом самой Орловой! К нам уже едет оперативная группа МУРа, министра разбудили.

– Посижу, что я не понимаю что ли. Но днем я должен быть в Москве, у меня важная встреча в два.

В два часа дня – первое занятие с преподавателем по английскому. И не простым – из ПГУ КГБ.

– Какая встреча?? Ты понимаешь какой сейчас шухер поднялся?

– Мне очень, очень надо!

– Ладно, посмотрим. Лучше скажи, зачем нож с земли поднимал, совсем дурак что ли?

– Растерялся. Боялся, что затопчут.

– Растерялся он… Пальцы смазал. Ладно, сиди теперь отдыхай.

Делать нечего, сижу тихо в красном уголке. Любуюсь портретами Хрущева и Ленина. Если я на это занятие не приду, Иванов с Мезенцевым сожрут мою бедную тушку вместе с костями. Прикрыв глаза, вспоминаю совсем недавнее прошлое.

21.08.1964

Нижняя Ореанда, Крым

Госдача № 1

– Что значит «нет»? – Хрущев начинает медленно наливаться гневом – Это ты, бл#^!@, сейчас отказался что ли?!

– Я сказал нет!

– Это почему еще?!

– Я могу привести вам тысячу причин, начиная с того, что не владею английским на должном уровне. Я на нем не то, что сочинять песни – и петь-то не смогу.

– Так это поправимо. Мы найдем тебе преподавателей английского, дадим поэтов в помощь, которые помогут со словами, композиторов…

Я морщусь как от зубной боли. Много они насочиняют, эти помощнички! Если бы в Союзе, хоть кто-то мог написать хиты для западной эстрады, он бы уже давно это сделал. Но культурная среда и традиции у нас настолько разные, что сейчас и говорить об этом смешно. Про уровень владения английским я вообще лучше промолчу. Только ведь Хрущеву этого всего не объяснишь. Не поверит. Ему что кукурузу сажать, что песни на английском писать – шлея под хвост попала, и вперед! Волюнтарист хренов.

И как же мне аккуратно послать Никиту с его очередной «гениальной» идеей? Видимо придется искать другие аргументы, более понятные для него:

– Никита Сергеевич, дело даже не в этом.

– А в чем же?

Голосом Хрущева можно сейчас лед колоть. Или дрова. А в качестве щепок подойду я. Перевожу взгляд на Иванова и Мезенцева, ища у них если не поддержки, то хотя бы сочувствия. Сочувствие в их глазах есть, да. Но на поддержку, судя по всему, можно даже не рассчитывать. Так что придется отбиваться самому.

– Я ведь комсомолец. В Партию подал заявление! – ступаю я на тонкий лед, пытаясь найти верный тон в разговоре с рассерженным Хрущевым – А западная эстрада – это ведь сплошные пьянки и кривляния. И чтобы стать популярным на Западе, мне тоже придется стать клоуном. Ну, как я после этого буду своим товарищам по Партии