— Пожалуйста...

— Я не хочу видеть его. Этого ебаного маленького пидора. Я хочу увидеть тебя. Скажи отъебаться! Скажи, что ты Виктор Сайм! СКАЖИ НАМ!

— Я САЙМ, — рычит он, — ВИКТОР ЕБАНЫЙ САЙМ... — его глаза снова опускаются на яйца. — ВИК... ВИКТОР... Виктор Сайм... — он начинает запинаться.

— Я его не вижу. Все, что я вижу — это Пидора.

— Пожалуйста... я все исправлю... для Мерфи. Для Дэнни. Его семьи. Я помогу им!

Я поднимаю руку:

— Но отложим его в сторону, есть другая причина, почему я это делаю, — улыбаюсь я, — мне просто нравится делать людям больно. Не убивать их, так не интересно, потому что это все портит. Если они умрут, больше нельзя делать им больно, да?

— Ну, ты сделал мне достаточно больно, прости насчет Дэнни... Не знал, что вы были связаны... Я все исправлю, — мигает он и смотрит вниз на яйца, — теперь мне нужно попасть в больн...

— Я не люблю убивать людей, но создает слишком много беспорядка, когда они остаются в живых, — перебиваю уебка, — к сожалению, мне придется пойти до конца. И если помнишь, я делаю это из-за чистой любви, а не из-за денег. Так что считай меня художником или психопатом — мне параллельно, — говорю я, кидая еще один нож в уебка.

Он залетает в мягкую плоть между плечом и грудью, и Сайм падает на спину, и протяжно стонет:

— Я не знал-ал-ал-ал...

Я встаю над ним, врезаю следующий клинок в его кишки, разрывая плоть.

— Незнание... закона... не оправдание. У тебя есть то, что мне нужно... Это принадлежит... моему другу!

Уходят ебаные годы, чтобы достать их, и я удивлен, что уебок прожил так долго. Ебаные кишки, они развалились нахуй. Не ожидал, что это будет большая куча розово-серых спагетти, которая вылетит из уебка и расползется по всему полу. Блять, оставайтесь там. Потом, когда я оттаскиваю тело Сайма в чулан с чистящими средствами, как мне сказали девушка и Терри, чищу дождевик, непромокаемые брюки и обувь, хорошенько мою полы и убираю. Мне жаль уебищ, которые работают тут, скоро тут пиздец завоняет, к тому же, сейчас лето.

Когда все закончено, я пишу Терри:

Все еще не могу забыть ту игру, невероятно, как все сложилось.

Сразу ответ:

GGTTH. Дэйви Грэй — победитель...

Я:

На повторе даже лучше. Оставил соперников разбитыми. GGTTH!

Проходит десять минут, когда приходит сообщение:

У нас есть Макгинн, супер Джон Макгинн.

Означает, что Терри припарковался в своем переулке для траха. Так что я выхожу из двери, подняв воротник, натянув шапку до бровей, обмотав шарф вокруг рта — просто еще один виноватый игрок, который играл в гостях. Горизонт чист. Я сажусь в такси и мы едем в аэропорт. Когда мы приезжаем, Терри дает мне две памятные кружки «Хибс»:

— Маленький подарок.

— Они ворованные?

— Конечно.

— Не уверен, хочу ли их. Не хочу быть связан с чем-то нелегальным, — говорю я. Мы неплохо смеемся над этим. Попрощавшись с Терри, я ощущаю чувство потери и сожаления, как всегда в таких случаях, понимая, что никогда не увижу эти метательные ножи или тот меч снова. Их нужно уничтожить или подбросить педофилу, которого Тез уже заприметил. Но я расстроен: тот меч и те ножи просто пиздец как хорошо лежали в руке. Очень непросто получить оружие, с которым у тебя не было времени потренироваться, а оно легко так правильно. Ебаное мастерство. В идеальном мире я смог бы оставить их, но они — дорога в тюрьму. Ты хорош, если твои инструменты хороши.

Девушка ждет в аэропорту, я плачу ей, кидая конверт ей в сумку:

— Какой у тебя план?

— Еду домой.

— Где это?

— Бухарест.

— Это то, что я должен был делать, — она смотрит на меня, как на придурка. — Я тоже еду домой. Самолет ранним утром. Сегодня ночью я посплю в отеле «Хилтон», не смог получить первый класс.

— Так где твой дом?

— Калифорния.

Она уходит, я покупаю себе газету и иду в «Хилтон». Я плачу наличкой, регистрируюсь как Виктор Сайм, пользуясь его водительскими правами. Я нихуя не похож на уебка, но фотка дерьмовая, да и девушка почти не смотрит.

У них есть «Скай» в номере, идет гольф. Я ничего не имею против гольфа, клево, когда мудилы проебывают легкие удары. Звоню Мелани, говорю, что Элспет в порядке, а я жду не дождусь, когда вернусь домой. Газеты забиты дерьмом о голосовании про выход из Евросоюза. Я вот что скажу: не важно, что произойдет, некоторые вещи так и останутся дерьмом для большинства мудил. Я на это так смотрю: жизнь коротка, взгляните на бедного Спада, так что делай то, что делает тебя счастливым!

Жаль, что я пропустил его похороны, но это лучшая последняя честь.

Каждому — свое.

Иногда намного сложнее принимать правильные решения. Ты осознаешь это, когда каждый уебок перед твоими глазами делает плохие вещи. Правильным решением для меня было бы оставить квартиру в Санта-Монике и остаться трезвым. Поэтому вместо того, чтобы заниматься выпуском нового трека Конрада, я оставил его на Мачтелд, и еду воссоединять три поколения Рентонов.

Забрать Алекса от социальных работников из хосписа и отвезти в Лит домой к моему отцу — достаточно тяжелое испытание. Вместо нашей обычной прогулки до Вондел Парка за мороженым и кофе (это было сложно, аутисты запрограммированы на рутину), я веду его в паспортный стол. Потом, когда я оставляю Алекса в парке развлечений, звоню домой и иду навестить Катрин, чтобы рассказать о моих планах.

— Хорошо, что ты интересуешься, — говорит она как обычно. Очевидно, что ее это мало ебет, и она действительно счастлива убрать его со своего пути. Я не могу поверить, что много лет спал в одной кровати с незнакомкой. Но, наверное, это натура любви: или мы существуем в сегодняшнем дне и обязаны жить с травмами и страданиями, если все проебется, или обречены быть одинокими. Наверное, я не особо интересовался его жизнью последние пятнадцать лет, но я, блять, все равно тосковал больше, чем она когда-либо. Когда стало очевидно, что с Алексом проблемы, она утомленно говорит:

— Все бесполезно. Тут нет обратной связи.

Ее холод и отрешенность всегда интриговали меня, когда были только мы. Потом появился кто-то другой, кто-то, кто зависел от нас, и все вышло не очень. Она съебалась, бросив ребенка на меня и устроилась актрисой в путешествующий театр. Так все