Платон Петрович улыбнулся:

— Бог с тобою!.. Мне ли осуждать тебя. Может быть, в этом случае ты и права…

А потом Платон Петрович дал Зинаиде покататься на своей лошадке. Сеня и Рома в миг подоставали из машины свои видеокамеры, когда увидали, с какою грациозностью их Зинаида взлетела в седло и, покружив немного на месте, рванула вверх по склону. Только комья земли из-под копыт и только светлые волосы, разметавшиеся на ветру длинным шлейфом… И это всё. Как будто какая-то недостижимая мечта уносилась от них, придурков, прочь, навеки.

— Как она красива! — сокрушённо простонал Сеня.

— Ну и баба!.. — покачал головою толстяк Рома.

Выражение лица у него стало каким-то необыкновенно серьёзным, человечным, и все его блатные замашечки вдруг куда-то испарились. — Ну даёт!.. Где ж это она так научилась в седле держаться? Неужели — в этом своём Ростове?..

Но, когда она вернулась, миг душевного просветления у обоих пришибленных прошёл, и они к ней с этими расспросами и полезли: где ты так научилась? Ну ты и даёшь! А ну прокатись ещё, я тебя сниму на фоне вон той скалы — так эффектней будет!.. Как будто это и было самым важным!

— Ну что привязались к Зиночке! — недовольно пробурчал Платон Петрович. — Пойдёмте лучше я вас чем-нибудь угощу. У меня мёд есть, молоко есть, фрукты есть… Пойдёмте, ребята.

И «ребята» пошли.

— Хорошо бы чего-нибудь мясного покушать, — предложил Рома и похлопал себя по изголодавшемуся пузу.

Зинаида недовольно фыркнула на него.

— Можно и мясное сделать, — просто ответил Платон Петрович. — Но это готовить нужно. Вы тут пока посидите в тени, на лавочке, а я займусь. — С этими словами он взял большую стеклянную банку, где уже лежали куски мяса, утопая в уксусе и в луке, взял два длинных вертела и куда-то со всем этим пошёл. Судя по возникшим вскоре вкусным запахам — не очень далеко.

Уже когда ели, Сеня спросил:

— А скажите, пожалуйста, что это за шкуры вон там у вас поразвешаны?

— А это — волчьи, — ответил Платон Петрович. — Волки не любят, когда пахнет волчьими шкурами, и этот запах их отпугивает.

— А бывает, что всё-таки близко подходят?

— Бывает. Но на это у меня ружьё есть. А стреляю я метко.

— А вот скажите-ка, любезный, — с набитым ртом и с нагловатым смешком спросил Рома, — а по-христиански ли это — волков убивать? Ведь они же, насколько я понимаю, — тоже божьи твари?

— По-христиански, ребята, по-христиански… С волками иначе нельзя поступать.

— Ну, допустим, — не унимался Рома, — волки — это волки. Но вот овечки-то несчастные — вот мы их сейчас кушаем, а они-то чем провинились?

Зинаида оторвалась от своего шашлыка и с надеждой посмотрела на своего Наставника: вот он сейчас задаст этому нахалу!

— Трудно сказать, — неторопливо ответил Платон Петрович. — Видимо, таков закон жизни, а на точное знание правды я не претендую. Просто вегетарианство мне не нравится, если за ним стоит всякое словоблудие. Всё это от гордыни. Надо человеку есть — пусть ест, но лишь столько, сколько ему нужно и не во вред природе. А не надо — зачем обжираться?

— А у меня свой закон жизни, — сказал Рома. — Надо быть с волками и не быть с овцами!

— Так ведь и с волков, ты же сам видишь, — тоже шкуру сдирают, — возразил ему Сеня.

— Значит, надо так охотиться, чтобы не сдирали! Надо совершенствовать волчью квалификацию и грызть всех овечек, какие только попадутся!

— Платон Петрович! — закричала Зинаида. — Скажите ему! Ведь он же не прав!

— Знал бы что сказать, непременно сказал бы, — ответил Платон Петрович.

— А вы что же — не знаете, что ему ответить?

— Не знаю.

— Конечно, я немного преувеличил, погорячился, — сам же себе и возразил Рома. — Овечек надо грызть разумно, а не стихийно. Чтобы не уменьшалось их поголовье. Я за то, чтобы во всём был порядок. А кто будет грызть их слишком жадно и без всякой меры, — тех я и сам готов растерзать на куски, но общий закон всегда был и будет один и тот же: волки и овцы. Либо ты с волками, либо ты с овцами. Либо ТЫ жрёшь, либо ТЕБЯ жрут.

— Ну скажите же ему что-нибудь, Платон Петрович! — закричала Зинаида и, не дождавшись ответа от своего наставника, совсем растерявшись, повернулась к Сене. — А ты-то чего молчишь? Ведь ты же человек с высшим образованием, начитанный!

Арсений беспомощно развёл руками.

— То, что он говорит, — страшно, но я не знаю, что я могу ему возразить.

Зинаида повернулась к Роме и с гневом и презрением проговорила:

— А если я сама превращусь в волчицу, а ты у меня станешь овечкой и я на тебя накинусь, тогда ты что скажешь?

Рома мигом перевёл всё на шутку, опустился на землю и изобразил нечто четвероногое.

— А я скажу тогда: кушай меня, моя прекрасная волчица, на здоровье! Я — твой!

Он корчил какие-то рожи и что-то ещё вытворял, но Зинаида и смотреть на него не стала, а только отвернулась в сторону.

— Нет, это просто мазохизм какой-то! — возмутился Сеня. — Встань с земли, что ты вытворяешь!

— Скажите же что-нибудь, — взмолилась Зина почти уже безо всякой надежды к своему теперь уже бывшему духовному отцу.

— Нечего мне сказать, потому что я и сам не всё понимаю до конца. Например, мне не совсем понятно: если существует Зло, то почему Бог допускает его существование? Если ничто на свете не может произойти без воли Божией, то, стало быть, и Зло — тоже его воля? А если так, то почему человек должен нести ответственность за свои плохие поступки?.. Ну и многое другое. Думаю обо всём этом, думаю, а так ни до чего и не додумался пока. Утешаю себя лишь тем, что я слишком мал и слаб, чтобы понять разумом какие-то великие и важные истины. Вот и живу, опираясь больше на интуицию. Может быть, она — это и есть как раз-таки Божья подсказка мне, неразумному. А моя интуиция подсказывает мне жить именно здесь и жить именно вот так — в стороне от событий и не принимая на себя ответственности за чужие судьбы.