не взглянул, а те и сами поняли, что это его «заходи» — глагол в форме единственного числа, и к ним не относится. Почувствовав какую-то робость перед этим рослым и всё ещё сильным стариком, они так и остались благоговейно стоять где-то в стороне, возле своей машины.

— И это вы теперь так живёте? — с изумлением спросила Зинаида, оглядываясь на более чем скромную обстановку внутри вагончика.

— Именно так и живу, — ответил Платон Петрович. — На этой скамейке — сплю, за этим столиком — ем. Этой иконе — молюсь. У меня тут всё просто, чисто и аккуратно.

— Но почему же… почему так… — Зинаида явно не находила подходящего слова.

— Почему так бедно — ты это хотела спросить? А мне большего и не нужно.

— Но почему не нужно? Ведь так жить — невозможно!

— Кому невозможно, пусть и не живёт так, а для меня возможно.

— Но ведь у вас тут нет никаких удобств, а удобства — это то, к чему не стыдно стремиться!

— У меня тут всё очень удобно, возразил Платон Петрович. — Роскоши нет — это верно, но всё необходимое для жизни есть. А роскошь, зачем она мне — роскошь эта?

— Как зачем? — изумилась Зинаида. — Если человек богат, то это значит, что его любит Бог. Он его отмечает таким способом!

— Это ты рассуждаешь не по-православному. По-западному рассуждаешь, по-протестантски. Или по-иудейски… А я теперь всё стал понимать по-другому.

— А как?

— Бог для человека — это верховный авторитет. Ведь так же?

— Так, — согласилась Зинаида.

— И человек должен брать пример с Бога. Так ведь?

— Ну так.

— А Богу не нужны ни пища, ни деньги, ни жильё, ни предметы роскоши… Вот я и беру с него пример. Конечно, человек совсем без ничего жить не может. Он — несовершенное существо. Но относиться с безразличием к богатству, не стремиться к роскоши — это означает для человека некое приближение к Богу, к этому недостижимому, но прекрасному идеалу!

— Раньше я вас понимала, а теперь почему-то ничего не могу понять, — с огорчением призналась Зинаида.

— Это потому, что в нашей секте людям говорилось то, что им приятно слышать, а не то, что нужно.

— Мне не всё там было так уж приятно и понятно, — возразила Зинаида. — Например, мне не нравился запрет на иконы, запрет на роман Булгакова… У меня всегда были сомнения, и сейчас есть, но чтобы вот так — порвать со всем, что было прежде, я так не могу.

Бывший духовный наставник молчал.

— Почему вы молчите? Скажите: как же я теперь должна жить?

— А как хочешь, так и живи. Ты совсем не глупая, вот и живи своим умом, надейся сама на себя.

— Но так — нечестно! Вы не должны меня бросать!

— Всё — честно. Я отвечаю за себя, а ты отвечай за себя. Что же — я теперь снова буду с умным видом наставлять людей на путь истинный? И это после стольких собственных ошибок и метаний туда-сюда! То я православный, то я ухожу в секту, то я снова возвращаюсь в православие!..

— А правда, зачем вы ушли от нас, Платон Петрович? Я вот вас слушаю, слушаю, но так и не поняла, зачем вы это сделали! Разве у нас вам было плохо?

— А я об этом речи и не веду — плохо ли, хорошо ли. Ушёл потому что считаю для себя так: русский человек должен быть православным и никаким больше. Независимо от того — плохо ему от этого или хорошо… А осуждать или советовать — не имею я теперь такого права! Мне бы сейчас молчать и молчать… А я это и стараюсь делать обычно: в основном молчу. Думаю что-нибудь своё и работу исполняю прилежно, монастырю помогаю — вот за скотиной смотрю, — Платон Петрович показал через раскрытую дверь домика на горный склон, на котором паслись овцы. — Огород содержу, сад выращиваю, пчёл развожу… Пока силы есть — работаю, а силы иссякнут — тогда и отойду туда, куда положено.

2

А потом пошли рассказы о житье-бытье: Зинаида всё без утайки рассказывала про себя, а старик слушал, никак не оценивал услышанного и между делом тоже что-нибудь рассказывал, но в основном не про себя, а про Абхазию, про монастырь, про здешнюю природу…

Но — как ни подступала Зинаида с расспросами к своему бывшему наставнику насчёт смысла жизни или «правильной» религиозной принадлежности, а так ничего определённого и не услышала от него.

— Все мои советы ты знаешь наперёд: поступай хорошо, и не поступай плохо, а главное — не прелюбодействуй!

— Но это-то я давно знаю, — Зинаида чуть не заплакала от обиды. — Вы что-нибудь для меня, для меня одной скажите! Ведь я же специально ради этого приехала сюда!

— Ну не плачь, не плачь!.. Это у меня от моей гордыни, от заносчивости тайной… Видишь, как от меня ждать помощи — я и сам несовершенен… Вот и обидел тебя. Прости меня, Зиночка…

— Прощаю! Конечно, прощаю! Да я на вас и не обижаюсь нисколько!

— Вот и спасибо тебе за это. А совет один я тебе всё-таки дам, хоть мне и кажется, господи, прости мою душу грешную! — Платон Петрович перекрестился, — хоть мне и кажется, что не имею я такого права — поучать других… Люби людей — вот тебе мой совет!

Зинаида тут же насторожилась.

— А если люди попадаются плохие — их тоже любить?

— Люби людей — по возможности. Если видишь, что никак нельзя любить, то уж и не люби. Но — старайся ты их любить, стремись к этому! И не используй людей, словно бы какое-то орудие в твоих руках… Стыдно так с людьми поступать, будто это шахматные фигуры на чёрных и белых клетках! А ты всегда этим недугом страдала — использовала людей. Вот и этих двух, — старик кивнул в сторону машины и усмехнулся, — ты ведь и их тоже используешь!

— Но как бы я тогда добралась сюда, если граница закрыта? А они ведь оба — ну просто чокнутые какие-то… Увидели женщину и взбесились! Вот я и решила, что таких — не жалко… А то ведь им и невдомёк, что я — живая, что у меня есть своя жизнь, своя судьба, свои проблемы. А им бы только