— Двадцать.

Я улыбнулся шире и постучал когтем по прилавку. Народ, разумеется, моего оскала не видел.

— Двадцать две.

Мужик поморщился и вздохнул, но торговаться бросил, и тон его окончательно сделался деловитым.

— По рукам. Но оплата за доказательства.

— Да не вопрос, будет тебе башка, обыкаешься. Пригляди за лошадью.

— Когда ждать?

— Если через три дня не вернусь, продашь коня вашему лорду.

Похоже, такой залог его вполне устраивал, судя по довольно расплывшейся роже. Был бы я человеком, он наверняка счел бы меня простофилей — молодой рыцарский конь с полной упряжью стоит куда дороже двадцати двух марок. И если я там сдохну, предприимчивый трактирщик в накладе никак не останется.

Но я вернусь наверняка завтра к полудню.

***

Рой кружил над распадком и Косухиным холмом, шелестя сотнями кожистых крыльев и пронзительно крича. Писк был почти неслышим человеческому уху. Зато я видел, слышал и ощущал всю холмистую долину под собой. Сотни маленьких "я", в то же время познаваемых, как единое целое, ловили каждый подозрительный шорох и каждое движение. Я сам себе казался прозрачным# и ветер продувал меня насквозь. Забавное ощущение, надо заметить. Полет пянил и радовал скоростью, всевиденье… оно заставляло ещё больше наслаждаться происходящим. Каждая тварь в округе была мне известна. И притягивали мышиный взор в распадке под землёй густое кровавое облако и шлейф страданий. Наткнулся я и на ту самую подводу — один лошадиный костяк, обглоданные начисто, распоротый и развопошенные мешки с зерном, обломки дерева. Запах крови уже подвыветрился, земля истоптана грызунами и мелкими падальщиками. Остатки следов, как будто кого-то волокли за ноги, ещё сохранились.

Но я не спешил опрометчиво кидаться в бой. Ночь едва началась, времени в достатке. Я прислушивался и думал.

Спасать там, скорее всего, уже некого. Если и есть живые, то проще их убить — судя по отголоскам крепчающего безумия, в лучшем случае от людей останутся гадящие под себя овощи. В большей степени меня интересовали не пленники, а их мучители. Чувствовалось внизу под землей что-то огромное, агрессивное, живущее инстинктами и жаждой убийства. Три твари.

И я совершенно не представляю, что с ними делать. Разве что, спросить у некроманта, кто это может быть. Но чутье подсказывало, что Мортаниус, скорее всего, и сам не знает. Или если знает, то наврет. За него наврут, точнее. В любом случае, связываться с одержимым — себе дороже. Мне оставалось только одно: сунуться поближе.

И рой спустился к подножию холма, в распадок, вынюхивая лаз, протек между деревьями. По общему сознанию вдруг ударило странным нежеланием задерживаться в этом месте, стойким отвращением и мыслями о том, что вся затея абсолютно бесполезна и здесь ничего нет и быть не может. Но кровавое чутье утверждало обратное, и рой вился, все ближе подбираясь, туда, откуда буквально вопило отрицание. Рой влекла пища.

«Вот гады, — подумал я. — За мороками прячутся!»

Завеса слетела с коротким мерцанием, стоило первому десятку зверьков удариться в нее. Кровью и распотрошенными внутренностями разило уже наповал, слышались крмки# стоны, рычание. Я увидел укреплённый камнями вход в подземелье, явно вырытый довольно давно. Оттуда отчётливо тянуло опасностью.

Я собрался. В прямом смысле усилием воли собрал себя воедино недалеко от входа в катакомбы. Никак до конца не могу понять, почему получается этот фокус и почему разделение себя на множество не сносит мне мозги. Что, впрочем# не мешало и не мешает мне пользоваться этим приемом до сих пор. Обретение цельности и плотности изменило восприятие, сделав его не таким широким и всеобъемлющим. Я замер возле ствола старого дерева и прислушался — почуяли меня или нет? Если логика мне не изменяет, тот, кто накладывал отводящие заклятье, должен услышать, что его затронул кто-то чужой. Драться там внутри мне не улыбалось вовсе — на чужой территории, напичканной хрен его знает какими ловушками… нет. Я надеялся, что кто-нибудь оттуда всё-таки вылезет посмотреть на нарушителя границы. А я полюбуюсь на рукодельников.

Ждать пришлось недолго. Сначала там внутри насторожились палачи, пока продолжали орать их жертвы; немаленький слой земли и камня моему слуху помехой не был, и звуки хоть и приглушённо, но все же доносились. Видимо, им потребовалось время на разговор и какое-то решение, потому что медленные гулкие и тяжёлые шаги, перемежавшиеся натужным дыханием, я услышал не сразу.

Двигался не человек.

И у меня оставалось время, чтобы скинуть мешающий плащ и достать меч из-за плеча. Правда, я почему-то сомневался, что он поможет.

Тварь приближалась. Спокойствие сменилось азартом охоты, между пальцев свободной руки сама собой заиграла маленькая молния — я предвкушал, как когти с влажным хрустом разорвут чью-то плоть, и мне в лицо хлынет горячо дымящаяся кровь. Но существо, показавшееся из прохода на свет проглянувшей из-за неплотных туч луны, в первый миг заставило меня оторопело моргнуть.

Оно напоминало раскормленного быка, решившего ни с того ни с сего подняться на задние ноги и прикинуться человеком. Несуразно раздутая туша с торчащими кое где шипами покачивалась из стороны в сторону, уродливая башка клонилась вперед под весом рогов. Тварь водила мордой и принюхивалась.

— Гик! — Зверюга топнула копытом, не понимая, почему не чует привычных запахов. — Гик! Ха-аш’ак’Гик!

Та-ак… мне следовало догадаться, что за пропажами могут стоять жрецы культа. Но если у них еще и подобные твари имеются в распоряжении…

Думать было некогда. Оно меня учуяло и… нет, не испугалось. Взревело что-то нечленораздельное и поперло напролом. Смешно, но оно оказалось довольно тупым. Я скользил между деревьев, приманивая и раздражая его вспышками светляков, заставлял кружить и цепляться рогами за стволы. Времени у меня было не так много, ровно до того момента, пока остальные устанут ждать. Попытаться зарубить зверюгу? Глупо. Слишком крупная. Попробовать пустить ей кровь и ухватиться за поток?

Я прыгнул сбоку, вильнул, заставив тварь впилиться кончиком рога в ствол. Скользящий удар меча пришелся по плечу и, к моему удивлению, все же немного пропорол толстую шкуру, под оглушительный рев брызнула кровь. Я поймал черные капли, брызнувшие из глубокого поерза и мгновенно превратил их в нечто острое настолько, насколько хватало моего желания убивать. Тварь еще дергалась а попытках высвободить рог из ловушки, а бритвенно-тонкое лезвие ее же собственной крови уже подрезало подколенные сухожилия. В первый момент, рухнув на колени, тварь не поняла даже собственной боли. Лишь когда мое оружие впилось в уязвимый бок, добираясь до внутренностей, раздался новый рев.

Через минуту все было кончено. Туша валялась разделанной, а за мной тянулся влажно блестящий шлейф еще горячей крови. Капли и лезвия кружились в морозном ночном воздухе, все еще дымясь. Я не спешил отпускать их. Прислушался — пока тихо, тревоги еще нет.