— Моя Элья, я прошу вас казнить и меня. Я воспитал предателя.

Илленн подняла на посмевшего заговорить человека озверелые глаза. Это оказался капитан замковой стражи Ареи-Калэн Мортан. Те же темные волосы и очень светлые глаза, только морщин больше и усы пышной щеткой.

— Катись отсюда! У тебя сыновей — двое. А у этой падали нет имени. Пшел вон!

Княжна с усилием вскинула меч на плечо, развернулась и, четким шагом спустившись с холма, направилась к ближайшему перелеску. Перед ней расступались, не смея сказать и полслова.

И только метнувшийся следом спустя несколько минут Рейнан видел, как ее колотило и выворачивало наизнанку, как она выла раненым зверем и заливалась слезами, выплескивая накопившиеся усталость, страх и боль. Она впервые в жизни убила не честно загнанную на охоте дичь, а разумное, пусть и дряное существо.

— Отпусти ее, — тихо шепнул Смертоносец мечу. — Ты отомстил сполна. Отпусти.

Я долго не мог стряхнуть с себя поток видений общей кхаэльской памяти, вызванный рассказом Кхайнэ. Через что же ей пришлось пройти тогда, под влияние взбесившегося меча, даже мне, прожженному цинику, представить боязно.

Не знаю, кого я ожидал увидеть после таких новостей. Зверя с холодными глазами, бойца, убийцу. Но когда на лестнице показалась молодая женщина с безупречным вкусом, четко знающая цену своей красоте, умеющая и показать, и применить власть хищница… Сказать, что я потерял дар речи — значит, ничего не сказать. Она смотрела на меня глазами все того же котенка, но в изумрудной с золотистыми искорками глубине таился отголосок недавней войны.

Вот тут на меня, наконец, снизошло понимание планов Кота. Воедино сходилось все: и чувства, и дипломатия, и цели высшего мага, которому важно было соблюсти общий баланс Колеса. Он прихлопнул даже не двух, как говорят люди, а нескольких зайцев разом. Мне остается только снять перед ним несуществующую шляпу.

Смеяться будете — я не знал, как с ней следует заговорить, как себя повести. Это вам не ребенок, которому любая прибаутка-сказка в радость. Она наверняка знала не один десяток поклонников, еще один среди многих ей будет попросту скучен. Нужен ли ей самой этот союз или, став взрослой, она думать забыла обо мне? Да и я настолько отвык давать волю чувствам, что просто-напросто забыл, как это делается. А Запечатление сработало в полной мере, и я по-настоящему любил ее.

Но Илленн ринулась в бой первой. Да так, что от моей защиты не оставила камня на камне. После ее танца я сдался. Дошло — без этой рыжей особы не жить мне. Вот только с Зиеррой они не сойдутся. И появление при дворе этой красавицы повлечет за собой серьезные неприятности, покушения, сплетни, подставы и прочие радости придворной жизни. Придется серьезно напрячь Фица с обеспечением ее безопасности.

Я из последних сил соблюдал приличия, говоря себе, что не имею права, будучи принятым в семью, позорить единственную дочку наставника… А кхаэли опять перевернули все с ног на голову! Явившись с такими подарками, моя рыжая открыто и нагло заявила: «никакой я не посол, а самая, что ни на есть настоящая твоя невеста!»

В тот же вечер весь дворец от сплетен встал на уши.

Время летело. Дни проносились, как часы. Повседневная государственная рутина — страшная вещь. У монарха времени на себя не остается. Даже так называемые «развлечения» — балы, охоты, выезды и прочая канитель — затеваются ради политических выгод, договоров, светской показухи и так далее. Ни радости, ни удовольствия от них никакого, одна нервотрепка. Но теперь я мог не замечать этой насквозь прилюдной части своей жизни. А точнее, находить в ней хоть что-то приятное.

Илленн честно старалась вникнуть в тонкости дворцовой жизни и своих обязанностей. Ей было сложно. Ее народ не привычен к постоянному притворству. Повседневная жизнь кхаэлей проста и естественна, как течение реки, они почти не обременяют себя условностями. Но ее положение обязывало ко многому. И приходилось играть роль светской львицы, невзирая на собственное отношение к подобному времяпровождению. Незаметно смотревшие за ней ребята Фица ограждали от нежелательного и чрезмерного внимания, играли роль галантных кавалеров и хоть как-то скрашивали для нее салонные вечера.

Гораздо более по вкусу ей приходилась учеба. Любимым местом ее пребывания стало кресло в моем кабинете. Илленн устраивалась там с ворохом бумаг — и воцарялась благостная тишина, лишь изредка нарушаемая слетавшими с уст замечаниями. Настоящее понимание рождалось в молчании, в потоке мыслей, текущем в одну и ту же сторону у обоих. Не было нужды ни ей, ни мне зубами и когтями доказывать свое превосходство. Ей нравилось быть слабее меня — ровно настолько, чтобы она могла подчиняться, но я не мог раздавить ее. Не было надобности и в поединке воли, между нами царила полная гармония чувств и мыслей.

Раз в год, изгоняя из своего круга смертных, мы устраивали большие охоты для себя. Я собирал среди Кланов самых ближних ифенху, мастеров, брал за загривок сына — и мы отправлялись по дальним угодьям, гонять дичь в звериных ипостасях, на неделю, а то и на месяц. Илленн всегда присоединялась к этим выездам. За двумя ошалевшими от свободы оборотнями никто и не пытался угнаться, а смертные по окрестным деревням со вздохами заявляли: «Опять рыси с волками в салочки играют…»

В тот раз мы выбрались на волю осенью, в пору первых сильных заморозков. Птичьи стаи потянулись на юг, с полей уже сняли урожай. Деревья сбрасывали листву и засыпали, мелкие духи тоже прятались и умолкали до весны. В деревнях начиналась пора свадеб, в городах — новый сезон для высшего света, ярмарка невест. От очередного «парада красавиц» меня и вынудил сбежать Бастаен, которому до смерти не хотелось расшаркиваться с десятком-другим кандидаток в его нареченные. Люди почему-то из года в год упорно надеются, что кто-то из нас обратит на одну из их драгоценных дочек внимание и одарит поцелуем, принимая в свои ряды, а заодно породнившись со знатным Домом. И невдомек им, что насчет адептов у нас имеется свое строжайшее мнение и свод неукоснительно соблюдаемых правил.

Итак, сын предложил отправиться в восточные леса, кишмя кишащие мелкой птицей и зверьем вроде кроликов и снежных лисичек. Угодье сие дальнее, настырные придворные туда не полезут, потому как не любят оставаться в глухомани без нарядов, горячей воды, паланкинов и карет дольше одного-трех дней. И мы, хищники, могли пропадать в густых ельниках сколько