— Уймись, болтун, — сделав вид, что пропустил его болтовню мимо ушей, я на самом деле, запомнил сказанное. На всякий случай.
— И то верно. Есть хочешь?
— Спрашиваешь!
На то, чтобы привести себя в более-менее подобающий вид, у меня ушло меньше часа. Не понять человекам, какое это ни с чем не сравнимое удовольствие — горячая вода после многодневной изнуряющей мутации.
«Тебя Бастаен в оранжерее ждет. Я ему весточку кинул, что ты пришел в себя — мигом примчался».
Вздохнув, я набросил халат на плечи. О возможности спокойно просушить мокрую гриву и, наконец, выспаться придется забыть.
«Отлично, только разгони лаборантов. Чем меньше посторонних рож меня увидит, тем лучше».
Идя по коридору в оранжерею, я прислушивался к себе. Мышцы все еще отзывались мелкой дрожью и слегка болели, но слушались. Двигаться приходилось немного иначе, ступая по-звериному. Когти босых ног непривычно клацали по гладкому каменному полу, вытертому за тысячелетия почти до зеркального блеска, все казалось не таким. Кажется, даже зрение изменилось, став чуть более выпуклым. Мне не приходилось щуриться от резкого лунного солнца, льющего свой свет в окна с одной стороны. К тому же я знал, что малейший всплеск ярости толкнет преображение дальше, и проявится хвост с массивной шипастой булавой, крепкая броня и крылья, которым, вообще-то, все равно, какую форму принять.
Демон демоном.
Но мне это выгодно.
Как и то, что сейчас я считаюсь мертвым.
Некоторые постройки, в основном коридоры, лежали на поверхности луны, голубовато-белой, испещренной кратерами, усеянной валунами и скалами. Древние маги в прямом смысле слова вырастили надлунную часть зданий, подняв породу волнами и сомкнув ее не слишком высокими округлыми сводами. Окнами служили широкие толстые пластины прозрачного лирофанита, непонятно как и где добытые, а потом намертво вплавленные в камень. Красот пейзажа особо не разглядишь, зато светло и не так тоскливо, как внизу.
Бастаен явно нервничал. Еще не войдя, я услышал, как он гоняет во все стороны дурные мысли, боясь увидеть меня в новом облике. Ох, мука моя, жизнью жены выкупленная… Любила меня Рейн или нет, теперь дело десятое, я оставался виноват перед ней, и, пожалуй, это пятно с совести не смоется никогда.
— Чего струхнул? — поинтересовался я, отворяя стеклянную дверь, ведущую в почти дикие заросли. Густой чуть влажный воздух пах землей и зеленью. Под прочным прозрачным куполом в нишах, кадках, горшках росло дышало и даже шевелилось множество самых разных растений. Между ними, согревая и опыляя, змейками носились мелкие воздушные и огненные духи.
— Да я… Так… Ничего. — сын вскочил мне навстречу, как подброшенный пружиной, чуть не сбив легкую плетеную мебель, тут же смутился и остался в тени огромного мясистого листа чашечника. Такие росли в каждом мало-мальски пригодном уголке луны и служили дополнительным источником чистого воздуха.
С рождения седой, с редкого оттенка фиолетовыми глазами, сложением и чертами он больше походил на свою мать. Я упорно старался не замечать этого сходства, но иногда оно настолько бросалось в глаза, что хоть прочь беги. Сын, всегда настороженный и чуткий, как дикий горностай, старался встречаться со мной как можно реже и все больше уделял внимания девушкам и веселым компаниям, чем обязанностям наследника престола.
А ведь я, если вспомнить, старше него всего-то лет на двести. И чем дальше, тем несущественнее становится эта разница. У него уже есть своя семья, с которой он не спешит меня знакомить, приемные дети, которых он растит, как своих. Но у него по-прежнему лицо двадцатилетнего повесы и такая же репутация. Я не настаиваю ни на чем. Я просто не имею на это морального права.
— Ты… — он смутился, не зная, как выразить свое изумление. — Это так… необычно. Отец, я… ну… Не пугай нас так больше, ладно?
— Не буду, — пообещал я, садясь во второе плетеное кресло под тем же «лопухом». — Надеюсь, ты простишь меня за обед не ко времени?
— Конечно, воля твоя, — кивнул он.
Великий Вещий, ну почему за почти две тысячи лет его жизни я ни разу не мог поговорить с ним просто по-отцовски? Даже не так — на равных? Почему все вечно заканчивается взаимной неловкостью или ссорой? И родился он седым, разорвав утробу собственной матери до срока. Чистокровный ифенху. Моя вина — это я не удержал сонным дикое дитя, меня не было рядом, чтобы дать ему необходимую подпитку. Отлучился из столицы незадолго до родов. А когда вернулся, мне предьявили звереныша. Так и не показав тело жены.
Дурак я. Неисправимый.
Явился молчаливый Таймариан с объемистым стаканом свежей крови на подносе — человеческой, между прочим, кто-то из лаборантов щедро поделился! — и свежайшей отбивной с кровью. С поклоном водрузил поднос на стол и удалился. Я принялся за трапезу. Сын смотрел на меня, не отрывая от моего лица пристального взгляда темно-фиолетовых глаз.
— Отец, это правда, что ты берешь в жены иномирянку с Хэйвы?
— Правда. По договору с ее отцом, Эль-Тару Кхайнериаром эль Шиар-ад’Дином.
— Вместе с землями?
— Полагаю да.
— И с проблемами. Я слышал, что от бестолковых Светлых больше проблем, чем пользы. Зачем тебе это?
— Выбора особого нет.
— Почему? Какое отношение мы имеем к ним?
— Самое прямое, через Колонны. Я не хочу однажды проснуться и понять, что наш мир… жив слегка не так, как накануне. Без координации действий мы загнемся.
— А девчонка при чем?
— Она наследница Равновесия. Мне с ней в будущем работать.
Сын недовольно нахмурился.
— Связываешься непонятно с кем, непонятно на каких условиях. Не боишься остаться в дураках?
Я вздохнул. Пересказывать все выкладки Кота не было желания, но, видимо, придется. Если отмахнусь сейчас — окончательно потеряю Бастаена.
Пришлось неторопливо излагать. Бастаен слушал внимательно, не перебивал, но по глазам я видел, что мои слова ему не нравятся чем дальше, тем больше. Услышав про Рейнана, он вообще со свистом втянул воздух сквозь сжатые зубы.
— Еще только бешеной нежити нам тут не хватало!
— не задевай его. Эта нежить — единственный, кто может нас удержать на плаву. Он мне нужен.
Сын по-солдатски матюгнулся, но тут же прикусил язык и уставился на меня.
— Демоны знают, что такое! Ты хоть представляешь как это выглядит? Малолетка без опыта правления на роль жены Императора, её мутный батя, тиранящий округу с Ловцом Душ наперевес и творящий все, что ему в голову всралось. Добавь к этому невменяемого нежака, у которого пух с жопы курицы по щелчку пальца встанет. И сверху ты! Радостно во все это болото катишься!
— У меня запечатление сработало
