"И ради чего все? Ради того, чтобы люди продолжали жить, утопая в своем собственном дерьме? Ради этого я должен жить, забыв ее? Забыв себя?" — мысли мелькали в голове Киллиана, разрастаясь и заполняя все вокруг. Он не понимал, где находится. Ему мерещился склон огромного кратера, и пепел оседающий на него с темных небес. Мысли сливались в голове в белый шум и трансформировались в шепот тысячи ртов. Миллионы голосов, таких же как он, бесцельно погибших ради иллюзорного блага человечества, заходились в его голове криком.
"Нет ничего: нет правды, нет веры, нет любви. Есть только грязь и порок. Есть только тьма, которая затягивает все вокруг." — его сжатая руками голова была готова разорваться от рвущихся наружу криков. Боль почти парализовала тело. Физиокомбинезон насквозь промок от пота. Холод, студёной волной сковавший его внутренности, вырывался через дрожь, пробившую ноги.
Решение, неожиданное и резкое, как выброс пульсара, вырвалось из глубин сознания и захватило все его мысли. Импульсник — маломощная, разрешённая к ношению модель, не способная убить, а лишь оглушающая жертву — перебрался из сейфа в его руку.
"Если увеличить мощность на максимум и приставить ровно к виску…"
— Какой догадливый, — слова Айзека вытянули Киллиана за горизонт событий черной дыры суицида и заглушил голоса, бушевавшие в его голове. — Можно и башкой об стену, если желания хватит. А то что, как ссыкун? Импульсником — то каждый может. Можно ещё найти перекладину и на собственном комбинезончике вздернуться. Но это, знаешь, грязное такое дело. Потом тащи тебя, вывернутого наизнанку…
Айзек начал расхаживать по комнате. Импульсник и безумство, кипевшее в глазах юноши, его мало интересовали.
— Можно с кем — нибудь повздорить и напороться на выстрел или просто встать под гравиплатформу. Можно, наконец, вены вскрыть. Но для всего этого нужно чуть больше решимости, чем есть у тебя. Да и с чего вдруг тебе такой ерундой страдать? Тем более сейчас. Вот закончим дело, и поступай как знаешь.
— Не будет больше никакого дела! — Сивар вскочил и остановился в нескольких сантиметрах от лица Эпоса. — Пошел ты со своим расследованием! Ты, сволочь, заставил меня все забыть!
Киллиан чувствовал, что гипнотическая сила Райберга никуда не делась. Стоит ему отступить, стоит на секунду заколебаться — Эпос сожрёт его и подчинит своей воле.
— А, вспомнил? И сразу решил со всем покончить? Значит, прав был я, когда тебя в расход хотел пустить. Из — за какой — то интрижки начал ныть…
— Интрижка? Да откуда тебе знать, что у нас было? Тебе не понять. Ты же урод бессердечный. У тебя в жилах уран ядовитый, который отравляет все вокруг!
— О да! Откуда же мне это знать, я же не жил, я ничего такого не видел! Хочешь, расскажу тебе все, как бы оно было на самом деле, а не в твоих сопливых фантазиях? — Айзек поднял указательный палец и почти тыкал им Киллиану в лицо. — Даже если бы на Топаз не напали, и она осталась бы жива… Ты ведь в курсе, что это не я ее убил, да?.. Ты куда подавал документы? Где хотел служить? Ты себе это как представлял? Представлял, что ты будешь прилетать раз в год на белом космолете, а она тебя ждать и цветочки разводит, когда ее молодость проходит. Прошел бы год, она бы стерпела. Прошло бы два, и она задумалась бы. Посмотрела бы на парня с соседской фермы, который к ней давно подкатывал и прощай любовь — морковь.
— Ты ничего не знаешь, ничего!! Какого хрена ты забрал у меня память о ней? Это — единственное, что у мне осталось! Зачем ты вычеркнул ее из моей памяти?!
— Знаешь, вот затем, чтобы не было всей этой слезливой херни. На дредноуте мне нужен был мемор и, хотел ты этого или нет, ты им стал. Зачем тебе эта память? Чтобы сидеть, как маленькая девочка в уголочке, и слёзки лить? Может, ещё дневничок розовый завести?
Киллиан сцепил зубы и почти уткнулся лбом в переносицу Райберга:
— Откуда тебе знать? Тебе — то никто не дорог! — Он перешел на крик.
— Оттуда?! — Эпос схватил Киллиан за шиворот и подтянул к своей руке. Под задранным рукавом рубашки виднелся небольшой шрам, тот самый, на который Киллиан не так давно обратил внимание. — Это — тоже память. Это — тоже что — то значит. Но я не знаю, что. Либерти что — то говорила мне, а я не знал, о чем она, потому что не хотел… потому что не хочу помнить. Прошлое, оно тянет назад, оно, как воздух в атмосфере, мешает полету. Грозит сжечь. Не надо за него цепляться, что бы там ни было. Нужно идти вперёд.
Слова Эпоса пошатнули решительность Сивара, но он не отступил:
— Двигаться ради чего? Служить не поймешь кому, не поймёшь чьей воле? Зачем ты спасаешь людей? Чтобы человечество медленно загнивало в своем дерьме, в которые ты же его и окунул? Ради чего бороться? Чтобы эти женщины продолжали торговать своими детьми, надеясь, что их ждёт не та доля, на которую ты всех здесь обрёк. Как тебе живётся с этим? Что ты выслужил за смерть почти целой системы?
Айзек без замаха ударил скалящегося Киллиана по лицу. Мемор рухнул на кровать, забрызгав черную простыню кровью.
— Да что ты знаешь, щенок, обо всем этом, ты был там? Ты был на моём месте? Я вот на твоём был. Бесконечно долгие перелеты полные одиночества и черных мыслей, и целый арсенал, как приманка, как маяк для смерти. Ты думаешь, я не сидел вот так же на кроватке с дулом у виска? Сколько раз я ее искал, эту дряхлую суку с косой. Хотел, чтобы поквиталась со мной за содеянное, но, видимо, я для чего — то ещё нужен. Ты жил в то время, когда стоял вопрос: мы или они? Ты жил, когда нам приходилось жечь целые планеты чужих из — за того, что они представляли собой потенциальную… ты слышишь? потенциальную угрозу. Ты был там со мной? На борту Вергилия, когда мне дали вирус. Был?.. Он был идеален — само совершенство. Ни
