А жене бургомистр сказал:

— Отдал я мальчонку купцу за пачку табаку!

Только стали якоря на шхуне выбирать, смотрят корабельщики — бежит бургомистрова дочка: лицо раскраснелось, кудри ветром растрепало. Сняла она с руки перстень и — откуда только сила взялась — разломила его на две половинки: одну себе, другую — брату названому; это чтоб им друг друга признать, если встретиться приведется.

Отчалила шхуна от берега, сколько дней, сколько ночей плыла — не счесть. И приплыла под конец в дальний заморский город, в чужеземные края. А там как раз в то время ярмарка веселая. И чего только на той ярмарке не было! В воскресенье отправились все корабельщики на ярмарку, один мальчик-поваренок на шхуне остался.

Только начал он обед готовить, слышит — кличет кто-то его с противоположной стороны пролива. Взял он челнок и переправился на другой берег. Видит — стоит на берегу древняя старуха, приговаривает:

— Лет сто я тут помощи ждала, не меньше, кричала, аукала, хотела на другой берег переправиться, только никто меня не слыхал, никто, кроме тебя, не откликнулся. Переправишь ли меня на другой берег?

— Отчего не переправить! — отвечает поваренок.

— Награда за мной! — обещает старуха.

Переправились они на другой берег, и повела его старуха к своей сестре-троллихе, что в горе по соседству жила. Идут они по дороге, старуха и говорит:

— Как станет у тебя сестра допытываться, чем тебя наградить, ничего не проси, кроме старой скатерти, — она на нижней полке в поставце лежит. Скатерть эта не простая, а самобраная. Чего из еды пожелаешь, все тебе будет.

Так и случилось. Пришли они в гору. Как узнала горная троллиха, что он ее сестре помог, сказала она:

— Проси чего хочешь!

— Ничего мне не надо, — говорит поваренок, — кроме старой скатерти, что на нижней полке в поставце лежит.

— Не иначе, тебя кто надоумил, — молвила горная троллиха. — Ну да ладно, бери скатерть!

— Спасибо, — говорит мальчик, — а мне на шхуну пора, воскресный обед корабельщикам готовить.

— Не твоя теперь это забота, — перебивает его старуха. — Обед и сам сварится, покуда тебя нет. Иди со мной, получишь награду еще богаче. Лет сто, не меньше, я помощи ждала, кричала, аукала, но никто меня не слыхал, никто, кроме тебя, не откликнулся.

Повела его старуха к другой своей сестре-троллихе, что в лесу по соседству жила. Идут они по дороге, старуха и говорит:

— Как станет у тебя сестра допытываться, чем тебя наградить, ничего не проси, кроме старого меча, — он на средней полке в поставце лежит. Меч этот не простой: сунешь его в карман — ножом обернется, вытащишь из кармана — снова длинным мечом станет. И меч этот обоюдоострый: пригрозишь черным лезвием — все кругом замертво полягут, взмахнешь белым — все мертвые оживут.

Вот пришли они в лес. Как узнала лесная троллиха, что он ее сестре помог, сказала она:

— Проси, чего хочешь!

— Ничего мне не надо, — говорит поваренок, — кроме старого меча, что на средней полке в поставце лежит.

— Не иначе, тебя кто надоумил, — молвила лесная троллиха. — Ну да ладно, бери меч!

— Спасибо, — говорит мальчик, — а мне на шхуну пора.

— Успеешь еще, — перебивает его старуха. — Иди со мной, получишь награду еще богаче. Лет сто, не меньше, я помощи ждала, кричала, аукала, но никто меня не слыхал, никто, кроме тебя, не откликнулся.

Повела его старуха к третьей своей сестре-троллихе, что в болоте по соседству жила. Идут они по дороге, старуха и говорит:

— Как станет у тебя сестра допытываться, чем тебя наградить, ничего не проси, кроме старого бабушкина песенника, — он на верхней полке в поставце лежит. Песенник тот не простой. Захворает кто, стоит его в руки взять да спеть, хвори — как не бывало!

Вот пришли они на болото. Как узнала болотная троллиха, что он ее сестре помог, сказала она:

— Проси, чего хочешь!

— Ничего мне не надо, — говорит поваренок, — кроме старого бабушкина песенника, что на верхней полке в поставце лежит.

— Не иначе, тебя кто надоумил, — молвила болотная троллиха. — Ну да ладно, бери песенник.

— Спасибо, — говорит мальчик. — Теперь уж мне пора. Прощайте!

Приплыл он на шхуну, а корабельщики еще на ярмарке. Решил он тогда скатерть испытать и поглядеть, на что она годится.

Расстелил мальчик поначалу всего лишь краешек скатерти. Смотрит — на столе чего только нет: и еды всякой — ешь сколько хочешь, и закусок, и заедок, и хмельного.

Отведал мальчик кусочек того, кусочек другого, а остальное собаке скормил. Наелась она до отвала и спать улеглась.

Вернулись с ярмарки корабельщики, шкипер и говорит:

— Где это собака так наелась? Брюхо у нее толстое-претолстое, и развалилась, будто боров.

— Да я ее костями накормил! — отвечает поваренок.

— Молодец, парень, и собаку не забываешь! — похвалил шкипер.

Расстелил мальчик скатерь-самобранку, и, откуда ни возьмись, на столе и снедь всякая — и закуски, и заедки — и хмельное появилось. Никогда еще корабельщики так не пировали.

Захотелось мальчику и меч испытать. Остался он с собакой один на один, пригрозил ей черным лезвием — и упала собака на палубе замертво. Перевернул он меч, взмахнул белым лезвием — ожила собака и хвостом завиляла. А вот песенник пока что не довелось ему испытать.

Плавали они, плавали, много земель морем обошли, и во всем была им удача, покуда буря не разыгралась. Много дней их по морю носило. Улеглась под конец буря, и причалила шхуна к неведомому берегу в чужеземных краях. Никто ведать не ведал, что это за страна. Но вскоре на шхуне прослышали: приключилась в стране великая беда — заболела проказой королевская дочка.

Собрались однажды на палубе корабельщики. Пришел тут на шхуну король и спрашивает:

— Не может ли кто принцессу исцелить?

— Да кому это под силу? Лекарей у нас нет! — в один голос отвечают корабельщики.

— А кроме как на палубе, на шхуне никого больше нет? — спрашивает король.

— Да есть тут один мальчонка-оборвыш! — сказали корабельщики.

— Зови его сюда! — приказал король.

Пришел на палубу поваренок.

— Может, ты принцессу исцелишь? — спрашивает король.

— Отчего не исцелить! — отвечает поваренок.

Как услыхал это шкипер, страшно разозлился, заметался по палубе,